Перейти к содержанию

Летопись будущего (фантастический роман)


Рекомендуемые сообщения

Роман написан в 2005 году и опубликован.

Летопись будущего
роман
 
Татьяна Леус
 
 
ПРЕДИСЛОВИЕ


 
Двести с лишним лет спустя мир выглядел в общем-то так же, как и сегодня, в самом начале двадцать первого века. Те, кто ожидает увидеть сады на Марсе и экскурсии к Альфе Центавра — ближайшей к нам звезде после Солнца — будут разочарованы. Ничего похожего. Привычки, быт остались практически прежними, и если бы кто-то вдруг изобрёл машину времени, на которой бы перенёсся из нашего времени через эти двести с лишним лет, то почувствовал бы себя почти как дома.
Почти — потому что всё же неправильно было бы сказать, что не произошло никаких изменений. Два отличия от времён начала двадцать первого века свидетельствовали о том, что в течении двух веков время не стояло на месте.
Во-первых, вокруг планеты в верхних слоях атмосферы образовалась тёмная пелена, точно оболочка, именуемая «сумерками», которая стала такой же неотъемлемой частью окружающего, как Солнце и небо. Что касается самих людей, то они переключились от совершенствования технологий на самосовершенствование, что и объясняет сохранившиеся с наших дней автобусы и метро вместо летающих по воздуху с бешеной скоростью гоночных ракет.
В самосовершенствовании же они к этому времени достигли уже больших успехов. Основной прорыв сделало открытие энергетической оболочки вокруг человека, названной энергетичеким кубом, и способа её активизировать. Это на данном этапе стало главным приобретением человечества.

  • Нравится 1

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Ответов 51
  • Создана
  • Последний ответ

Топ авторов темы

Топ авторов темы

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРЕДЫСТОРИЯ: КОГДА КРУГ ЗАМЫКАЕТСЯ
 
1
СТАРАЯ БАНКА


 
Больничная палата. Ирита сидела на кровати, с волнением ожидая, когда же ей принесут дочку. Тире было всего четыре дня, и она была её первым ребёнком.
У стены напротив тоже стояла кровать. Соседка Ириты ещё не родила, но у неё уже было двое детей: мальчик четырёх лет и двухлетняя девочка. Кто у неё родится в этот раз, она не знала: они с мужем специально не делали УЗИ.
Дверь в палату отворилась, и вошёл врач с ребёнком на руках. Увидев его, соседка Ириты насторожилась, точно облачко прошло по её лицу: по опыту она знала, что обычно после осмотра детей приносит медсестра, то, что пришёл врач, было дурным знаком. Что касается мамаши, то она, не зная об этом, ни капельки не смутилась.
Врач мягко подошёл к кровати и, протянув Ирите дочку, сам опустился рядом на стул.
— Рост, вес, пропорции и все органы в норме, — сообщил он. — Абсолютно здоровый ребёнок.
Он замолчал, нахмурившись. Ирита с беспокойством взглянула в его помрачневшее лицо. Он что-то не договаривал?
— Значит, всё в порядке, и я могу быть спокойна? — неуверенно произнесла она.
Доктор вздохнул.
— Видите ли... она здорова, — снова повторил он, — абсолютно здорова, и это очень хорошо... но... не всё в порядке.
— А что не в порядке? — замирая, спросила Ирита.
— Видите ли... её энергетический куб... Я никогда раньше такого не видел...
— Слабый? — начала догадываться Ирита. — Из чего он? Из талька? Или он не цельный?
— Нет, он цельный, — ответил врач. — Но его, получается, как будто вовсе нет... он из воздуха. Из плотного воздуха. Я никогда раньше такого не видел и не встречал в литературе...
Ирита побледнела.
— Доктор, вы уверены, что это так? Может, какая-то ошибка...
— Я сам так думал, мы проверили её несколько раз, на разном обрудовании... Это действительно так. Вы знаете, ничего нельзя сделать с энергетическим кубом, он такой, какой есть, но, возможно, если вы будете её беречь...
Он не закончил фразу. Ирита уже не слушала его слова. Держа на одной руке девочку, она второй закрывала лицо, плечи её вздрагивали.
Врач неловко поднялся и вышел из палаты. За дверью послышались два мужских голоса. «Зайдите к ней», — негромко произнёс один, и через секунду дверь снова отворилась.
Увидев сотрясаемую рыданиями жену, Дор растерянно и испуганно опустил руку с букетом.
— Итачка, что случилось? — бросился он к ней. — Что-нибудь с Тирой? Она здорова?
Дор опустился перед ней на корточки, оставив цветы на тумбе. Ирита не отвечала.
— У Тиры куб из воздуха, — объяснила соседка по палате. Дор удивлённо повернулся к ней.
— Что значит из воздуха? — не понял он. — Таких кубов не бывает. У меня корундовый куб, у моего отца алмазный, у Ириты — из цельного ортоклаза. У Тиры должен быть очень сильный куб...
— Врач тоже сказал, что не встречал ничего подобного, — произнесла женщина. — Они её несколько раз проверяли...
— Но она здорова? — тоже побледнев, проговорил Дор. Соседка кивнула.
Дор сел на кровать и обнял жену.
— Всё будет хорошо, Итачка, — прошептал он, проводя рукой по спутанным каштановым волосам. — Мы будем беречь её, и всё будет хорошо.
 
Тёплый летний ветерок приятно задувал в распахнутое окно. Приподнимались и тут же опадали под его порывами лёгкие белые тюлевые занавески. Голубое с сиреневатым оттенком небо в этот день было безоблачным, привычно отливая с правой стороны чёрным металлическим блеском. Эта часть небосвода отдалённо напоминала зеркальную гладь пруда в тёмное время суток или в пасмурную, но не ветренную погоду, создавалось ощущение, что стоит подойти немного ближе — и ты увидишь своё отражение, увеличенное во много тысяч раз.
Во дворе, куда выходили окна, росла липа. Зелёные листья на ветках были точно полусъедены покрывающими их тёмными пятнами. На более отдалённых деревьях эти пятна не выделялись так чётко, и их зелёные кроны издалека казались покрытыми рябью. Такие же пятна были и на траве, цветах.
Девочка в лёгком голубом платье в мелкий жёлтый тюльпанчик на зелёных ножках сидела за столом у того самого окна. На цветах, нарисованных на её платьице, также кое-где видненись затемнения, стилизованные под стать рисунку: их края чётко определялись. Два больших жёлтых банта собирали волосы малышки в два блестящих шоколадных пучка, доходящие до лопаток. Белые гольфы на ногах были скатаны в пухлую подушечку в самом низу, на лодыжке, над жёлто-коричневыми сандалиями.
Перед девочкой лежал альбомный лист. За ним — набор цветных карандашей, половина из которых сейчас была хаотично распределена по поверхности стола. Голубой карандаш в руках ребёнка старательно и аккуратно зарисовывал лепестки цветка на картинке. Там уже были и солнце, и небо, и растущая под окном липа, и деревья вдалеке рядом с многоэтажным домом, и зелёная трава, и теперь она рисовала клумбу. Вид из окна безошибочно угадывался в этом пейзаже, разве что на картинке не было тех самых чёрных пятен, присутствующих повсюду на растениях и в небе.
Девочка сделала последний штрих, отложила карандаш и встала, держа лист в руках.
— Карима Икатовна! — подбежала она к воспитательнице. — Карима Икатовна! Смотрите!
Карима Икатовна, красивая женщина средних лет с короткой пышной стрижкой, одетая в белую блузку с коротким рукавом и красно-серую клетчатую юбку-полуклёшь, улыбаясь, наклонилась к воспитаннице и приняла лист из её рук.
— Очень хорошо, Тирачка, — одобрила она, кивая головой. — Очень красиво. Только ты кое-что забыла, — Карима Икатовна указала на тёмную часть небосвода и пятна на листьях.
Тира широко раскрыла свои глаза с длинными ресницами, такие же тёмные и блестящие, как и этот участок неба.
— Я не забыла, Карима Икатовна, — возразила она. — я просто их не нарисовала.
— Почему? — удивилась воспитательница.
— Они мне не нравятся, — сказала девочка. — Они не красивые.
— Как — не красивые? Конечно же, красивые. Эти пятна на листьях, и цветах, и в небе от природы, и конечно, это красиво, потому что то, что создано природой некрасивым быть не может.
— Значит, они не от природы, — не задумываясь ответила Тира. — Потому что без них лучше.
Карима Икатовна вздохнула и ничего не ответила, но лицо её помрачнело и выражало беспокойство.
Вечером, когда Ирита пришла за дочкой, Карима Икатовна не сразу позвала Тиру. С волнением она полезла в стол и достала оттуда Тирин рисунок, протянула его матери.
— Смотрите, — произнесла она. — Это сегодня нарисовала ваша дочь.
Ирита посмотрела на картинку и улыбнулась. Дома, деревья, цветы купались в тёплом жёлтом солнышке.
— Красиво...
— Да, но на её картинке нет ни одного тёмного пятна. Она даже не нарисовала «сумерки»! — в голосе Каримы Икатовны звучал неподдельный ужас. — Знаете, как она это объяснила? Так красивее!
«А что, в каком-то смысле Тира, может быть, даже права», — с интересом подумала Ирита, но вслух этого не сказала.
— Я понимаю вашу ситуацию, — продолжала воспитательница, тщательно подбирая слова. — Тира действительно особый случай, особенная девочка... Я сама мать, я понимаю вас... Но я должна вам сказать, что у меня есть некоторые опасения... по поводу её... психического состояния... И то, как вы её воспитываете, вряд ли пойдёт ей на пользу... Я ничего не говорила вам до сих пор, но больше не могу молчать. В следующем году ей исполняется пять лет, мне придётся писать ей характеристику для школы, и будьте уверены, я напишу всё, как есть.
Последние слова прозвучали твёрдо и уверенно. Карима Икатовна вздохнула и продолжала:
— Поймите меня, Ирита Вероминовна, вы сейчас должны сделать всё возможное, чтобы помочь ей. У неё очень странное мироощущение. Эта её игра с представлением себя на месте кого-то другого...
— Но что плохого в том, что она способна почувствовать себя в чужой шкуре? — перебила Ирита. — Тем более, что с возрастом...
— Вот именно: с возрастом, — надавила воспитательница. — В её годы дети неспособны встать на место другого человека, и это норма. Этот её рисунок, заявление, что «сумерки» — не от природы, представляете!
— Но она ребёнок! — воскликнула в отчаянии Ирита.
— И потому это ваша задача — помочь ей увидеть мир таким, какой он есть. А сегодня она подобрала на свалке ржавую консервную банку — и ни в какую не хотела её отдавать. Я не стала настаивать, потому что вы меня просили... Я хотела забрать её во время тихого часа, позвонила на работу вашему мужу, но он запретил мне это делать. Я понимаю, Тира — ваша дочь, и при таком кубе вы не можете её не оберегать. Но я бы на вашем месте ей такого не позволяла.
Ирита вздохнула и неопределённо кивнула головой. Карима Икатовна встала и вышла в игровую комнату, подошла к группе детей. Там на полу в кучки были разложены пластмассовые фрукты и овощи, перед одной девочкой на кубике лежала линейка: сооружение выполняло роль весов. С серьёзным видом она отвешивала чей-то заказ из фигурок странной формы, не похожих ни на один конкретный фрукт: в инструкции они шли как яблоки (Карима Икатовна сделала этот вывод методом исключения, когда все остальные фрукты уже были узнаны), хотя их вытянутая конусообразная форма была от этого довольно далека; дети их называли кто сладким перцем, кто кабачками, кто капустой, кто ещё как-то...
— Два тридцать пять, — сказала маленькая продавщица, снимая заказ с линейки-весов.
— У вас килограмм морковки будет? — интересовалась следущая покупательница.
— А огурцы свежие? — звучал вопрос с другой стороны.
— По чём ваши помидоры? — перекрикивал гул толпы мальчик в синих шортах.
— Сто рублей сто копеек, — отвесила продавщица следующий заказ из кучки лимонов.
Тира нацелила взгляд на небольшие симпатичные мухоморы с яркими красными шляпками в белых и чёрных точках, она уже собиралась их заказать, когда над ней наклонилась воспитательница и негромко произнесла над её ухом:
— Тира, за тобой мама пришла.
Девочка приподнялась с пола и оглянулась. Ирита с улыбкой помаха ей рукой. Тира встала и подбежала к ней, пытливо глядя на неё своими огромными глазами.
— А ты поиграешь со мной дома в магазин? — спросила она.
— Конечно, поиграю, — ответила мама, беря дочку за руку.
Тира подошла к своему шкафчику, сняла одни сандалии и надела другие, в которых ходила по улице, потом достала ржавую консервную банку, на поверхности которой при достаточно внимательном рассмотрении можно было увидеть остатки синеватого и красноватого цветов. Увидев эту банку, Карима Икатовна многозначительно посмотрела на Ириту.
— Доця, а что это у тебя такое? — спросила её Ирита, когда они уже вышли в коридор.
— Я нашла, — весело ответила девочка, спускаясь вниз по лестнице. Банку она держала в правой руке, левой же аккуратно скользила по перилам. — А почему в наших домах для детей маленьких перил не делают?
— Вас держат за ручки мамы и папы, — ответила Ирита. Взгляд её снова упал на банку. — Тира, а что ты станешь с ней делать?
— Ещё не знаю, — ответила Тира. — Но я её оставлю, можно?
— А почему ты хочешь её оставить, если она тебе не нужна?
— Да нет, же, нужна! — засмеялась Тира так, будто это было само собой разумеющимся. — Просто я ещё не знаю, зачем. Понимаешь?
— Но если тебе нужна банка, — предложила Ирита, — мы можем найти подходящую дома, а эту давай выбросим? Посмотри, какая она старая, ржавая и некрасивая.
— Да нет же, мамочка! — снова рассмеялась дочка. — Она красивая, ты просто не видишь! У неё красота внутренняя! Мне другая банка не нужна, мне нужна именно эта банка!
Призадумавшись, Ирита умолкла. Тира явно не собиралась расставаться с этой ужасной посудиной и уговорить её никак не удастся. Зачем она ей была нужна, другой вопрос. Тира ещё не умела сказать, что эта странная вещь отчего-то показалась ей единственной и неповторимой, чем и привлекла её. Хотя, даже если бы она и сказала это, её бы вряд ли поняли. Но Ириту волновало то, чтобы Тира не поранилась и не заболела.
Если бы Карима Икатовна это видела, то больше не рискнула бы разговаривать с Иритой или Дором как с нормальными взрослыми здравомыслящими людьми. Поняв, что уговорить дочку отказаться от ржавой бесполезной (с точки зрения взрослых) банки не удастся, родители решили её простерилизовать.
В большом котелке закипела вода, и Дор направился в комнату к дочери за её находкой.
— Тира, дай мне, пожалуйста свою банку, — попросил он. — Мы с мамой её немного почистим, чтобы ею можно было играть. Ей ничего не сделается, — добавил Дор, заметив в глазах Тиры испуг.
Тира взяла банку, но не дала отцу, а последовала вместе с ним на кухню.
— Видишь, — сказал отец, указывая на котёл, — мы её всего лишь прокипятим. С ней ничего не случится, обещаю.
Тира протянула ему банку.
— А можно я тоже буду смотреть? — попросила девочка неожиданно.
Ирита поставила рядом с плитой стул, и Дор поднял на него дочку. Ирита опустила банку в бурлящую воду. Кипение воды несколько ослабло. Потом, буквально в следующую секунду, стало происходить что-то невероятное. Поверхность банки зашипела и запузырилась, вода вокруг неё побелела, стенки точно засветились изнутри. Никогда не видевшие ничего подобного, Ирита и Дор испуганно смотрели в котёл, потом Дор, придя в себя, схватил Тиру за талию, собираясь снять со стула и увести подальше в комнату, но прежде, чем он успел что-либо сделать, Тира сунула руку в кипяток и выхватила оттуда банку.
Ирита побледнела и вскрикнула.
Дор схватил ребёнка на руки. После секундного замешательства, оглядевшись, он посадил её на стол.
Оба смотрели на девочку широко раскрытыми глазами.
Тира не плакала; она спокойно смотрела, держа в руках свой трофей. Ржавчина сошла с банки наполовину, но нельзя сказать, что вываривание пошло ей на пользу: поверхность взялась какими-то странными пятнами, и стенки казались более хрупкими, чем до экзекуции.
Однако, Тира была единственной, кого это сейчас интересовало. Ирита и Дор с ужасом смотрели на правую руку дочери, ожидая, что та вот-вот возьмётся пузырями.
— Спирт! — внезапно завопила Ирита. — Скорее спирт!
Она бросилась к полочке с медикаментами, лихорадочно переворачивая упаковки. На пол упала коробка с мультивитаминами, и жёлтые горошины дружно и весело раскатились по паркету.
— Ты же обещал, что с ней ничего не будет, — с упрёком сказала Тира отцу, так, словно это вовсе не она только что опустила руку в кипящую воду.
Дор испуганно и осторожно притронулся к её запястью: оно было холодным.
— Тирачка, родная, тебе не больно?
— Нет конечно, — удивилась она. — Я же специально опустила руку. Вот если бы я сделала это нечаянно — тогда было бы больно!
Сражённый такой необъяснимой логикой, Дор ничего не сказал. Ирита медленно подошла к ним с пузырьком спирта в руках и остановилась в замешательстве.
— На, можешь намазать, — протянула Тира ей свою правую руку.
Уже не пытаясь ничего понять, Ирита всё же открутила пузырёк, плеснула спирта на ладонь и растёрла его по руке дочери.
Тира сидела на кухонном столе и представляла себя жещниной в коротком лёгком халате красного цвета, склонившейся над маленькой девочкой, сидящей на кухонном столе с консервной банкой в руках, рядом со взволнованным мужчиной.

  • Нравится 1

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Ирита пребывала в растерянности. Ну как объяснить маленькому ребёнку, что так, как она рисует — рисовать нельзя, так, как говорит — говорить нельзя, так как она думает — думать нельзя? Конечно, Ирита волновалась за свою дочь. Не из-за её игры в других людей, не из-за старой консервной банки — это всё не казалось страшным и опасным. Но «сумерки» — это уже серьёзно, Карима Икатовна права. Не нарисовать «сумерки» — всё равно, что посчитать лишним Солнце в небе или голову у человека. Но как она могла заставить Тиру их полюбить? Ирита задумчиво посмотрела вверх. Тёмное металлическое пятно занимало более двух третьих небосвода. Когда Ирита была такой, как Тира, оно было в два раза меньше. «Сумерки» росли всё быстрей.
Ирита посмотрела на играющую на полу в кубики дочку. Может ли такое быть, что её ребёнок психически неполноценный? Она такая любознательная, сообразительная.
В комнату вошёл Дор.
— Что-нибудь случилось? — спросил он жену, заметив её задумчивость.
Ирита быстро подняла голову и внимательно на него посмотрела. Кивнула головой.
— Я говорила с Каримой Икатовной, — произнесла она. — Она очень обеспокоена... состоянием Тиры.
— Каким состоянием? — не понял Дор.
Ирита рассказала мужу от начала до конца разговор с воспитательницей.
— Что ты об этом думаешь? — спросила она.
Дор вздохнул, глядя на свои руки.
— Ты помнишь, что я сказал тебе, когда Тира только родилась? В тот день, когда мы узнали о её кубе? Ничего не изменилось. Мы будем её оберегать. И если понадобится, я сам нарисую за неё эти картинки...
Тира так и не смогла понять, зачем она должна портить чёрными пятнами свои рисунки в садике, но всё же согласилась сделать маме с папой приятное. Это возымело на Кариму Икатовну положительный эффект. Она успокоилась и, кажется, стала даже относиться к Тире более снисходительно, чем раньше: её уже не беспокоила её игра в перевоплощения и ржавая консервная банка, которую Тира иногда приносила с собой в садик.
Тире, однако, нелегко давалось её обязательство. Всякий раз, садясь рисовать, она забывала об ужасных чёрных пятнах, которыми она должна будет покрыть свою картинку. С огромным увлечением она работала карандашами, на белом листе расцветали сады, и только сделав последний штрих и поймав следом внимательный взгляд Каримы Икатовны, девочка вспоминала... Скрепя сердце, она доставала последний, чёрный карандаш и, не глядя, ставила им штрихи и точки.
Картинку было не узнать. Вместо весёлого озера рядом с лесом на бумаге виднелся потоптанный водоём с пятнистой травой вокруг и такими же пятнистыми и покусанными деревьями вделеке, а над этим всем — страшное чёрное небо... Карима Икатовна подошла ближе к столу.
— Очень хорошо, Тира, — улыбаясь, одобрила она, беря в руки лист. — Ты молодец. Правда ведь с «сумерками» это смотрится гораздо лучше? — она снова положила картинку перед девочкой и по-доброму заглянула в её глаза. — Твои глазки такие же, как «сумерки»! Посмотри, как красиво.
— Нет! — вскрикнула Тира, внезапно вскакивая и опрокидывая стул. — Не такие! Не такие!
У неё из глаз брызнули слёзы.
— Они не такие! — истерически закричала девочка, хватая лист и швыряя его на пол. Её всю трясло. Карима Икатовна быстро обошла стол и подошла к ребёнку. Первой её реакцией был испуг, она не ожидала такой внезапной перемены настроения. Потом в её душу закрались какие-то сомнения: она обратила внимание на «сумерки».
— Это хорошо или плохо, что они не такие? — невинно спросила Карима Икатовна, присаживаясь рядом с девочкой.
Не поняв до конца вопрос, Тира подняла голову и посмотрела на воспитательницу заплаканными глазами.
— Почему ты плачешь из-за того, что они не такие? — повторила Карима Икатовна.
Тира несколько мгновений пристально смотрела на неё. Ей хотелось крикнуть, что сумерки плохие и страшные, и поэтому она не хочет быть похожей на них. Не хочет быть плохой. Но что-то во взгляде воспитательницы её испугало, она вспомнила, что говорили ей мама с папой и тихо ответила:
— Потому что хочу, чтобы были такие...
Карима Икатовна облегчённо вздохнула.
— Ну, не плачь, — проговорила она, обнимая малышку и поглаживая её по голове. Тира в её руках ещё больше сжалась. — Не плачь. Они почти совсем такие. Они очень-очень похожи.
Ослабевшая и напуганная, вся дрожа, прижимая руки к груди, Тира неуверенно встала. Затравленно огляделась расширившимися глазами и выбежала из комнаты в коридор. Там, в её шкафчике, лежала консервная банка, которую она принесла с собой сегодня. Она взяла её в руки, прижала к себе и села в шкафчик, как в кресло, свесив наружу ноги.
Тира сидела, поглаживая указательным пальцем ободок банки. Дрожь постепенно проходила.
Близился вечер. За другими детьми начали приходить родители, а Тира всё продолжала сидеть в своём шкафчике, отказываясь возвращаться в игровую комнату.
В очередной раз открылась дверь. Чьи-то шаги, не успев приблизиться, замерли на пороге. Дверца шкафа закрывала от Тиры вошедшего. Она не знала, кто это, и ей было всё равно.
Дор медленно прошёл по коридору до шкафчика дочери. Тира смотрела в банку, держа её обеими руками и продолжая водить пальцем по ободку.
— Тира, что случилось? — взволнованным голосом спросил отец, присаживаясь перед ней на корточки.
Тира затравленно подняла глаза и, ничего не ответив, снова уткнулась в банку.
— Что такое? В чём дело? — ещё более обеспокоенно проговорил Дор, беря её за плечи и пытаясь заглянуть в глаза. Но Тира сжалась сильнее и отвела взгляд.
Мужчина испугался. Он отпустил Тиру, поднялся на ноги и быстро прошёл в игровую комнату к воспитательнице.
— Что вы сделали с моей дочерью? — резко спросил Дор. — Я в первый раз вижу её такой!
Карима Икатовна взволнованно развела руками.
— Она очень расстроилась, что цвет её глаз не похож на «сумерки», — пробормотала она.
Дор удивлённо приподнял брови.
— А по точнее?
— Тира нарисовала вот эту картинку, — воспитательница указала на стол, за которым сидела Тира: рисунок подняли с пола и он до сих пор продолжал лежать на её месте. — Я сказала, что у неё получилось очень хорошо, что с «сумерками» значительно лучше, чем без них... Сказала, что у неё глаза по цвету такие же, как сумерки. А она вдруг расплакалась, кричит, нет, не такие... Я, было, подумала, что ей всё же не нравятся «сумерки», но когда спросила её, отчего она плачет, Тира сказала, что хочет, чтобы её глаза были цвета «сумерек»...
— Я понял, — кивнул Дор. Немного помолчал. — На днях жена идёт в отпуск, так что скоро мы заберём её на месяц... — добавил он к слову.
— Хорошо, скажете тогда, — согласилась воспитательница.
Дор снова вернулся в коридор, подошёл к Тире, достал сзади из шкафчика кофточку и гамаши и стал её одевать. Потом снял с вешалки шубку с шапкой и шарфом в рукаве. Тира не сопротивлялась, но и не выказывала желания сделать это самостоятельно. Она продолжала держаться за банку.
Дор обул Тиру, застегнул пуговицы на шубке, закрыл дверцу шкафа, поднял дочку на руки и, попрощавшись с Каримой Икатовной, вышел. Молча он спустился вниз по лестнице, прошёл по разрисованному зверюшками коридору и вышел на улицу.
На земле и дорожках лежал снег. Дор наклонился к уху девочки.
— Всё в порядке, Тира, — шепнул он. — Больше никто не будет заставлять рисовать тебя то, что тебе не нравится.
— Она сказала, что я похожа на «сумерки», — пожаловалась девочка. — Я не хочу быть похожа на них, они плохие.
— Тира, ты похожа только на себя и на нас с мамой, — ответил отец. — И ты у нас самая лучшая в мире.
Продолжая держать банку в одной руке, Тира другой обняла Дора за шею и уткнулась в его плечо.
— Что случилось? — спросила Ирита, открывая дверь и взволнованно глядя на мрачное выражение на лице мужа.
Дор вошёл; не отпуская дочку, подождал, пока Ирита закроет дверь и, негромко сказав Тире: «Вот мы и дома», поставил девочку на пол. Ирита подошла ко всё ещё не оправившемуся от шока ребёнку, вынула из рук банку, поставила в сторону и начала раздевать.
— Когда я за ней пришёл, она была ещё в худшем состоянии, чем сейчас, — вполголоса проговорил Дор. — Захожу, смотрю — шкафчик её открыт, и оттуда ноги торчат. Я к ней — не реагирует.
Дор рассказал Ирите историю с «сумерками».
— В общем, — заключил он, — бери отпуск и сиди с ней дома. А потом в отпуск пойду я. Я уже предупредил Кариму Икатовну. Я не знаю, почему она не рисует «сумерки», но знаю точно, что она не сумашедшая. А вот они точно сведут её с ума.
На другой день Ирита написала заявление, и уже со следующей недели она была свободна на целых двадцать четыре дня.
Тира разложила по полу игрушки и возилась в них, что-то серьёзно бормоча себе под нос. За окном послышался звук летящего самолёта. Девочка схватила лежащую под рукой банку, быстро вскочила на ноги и с криком: «Самолёт!» — подбежала к окну. Задрав голову, Тира смотрела, как белый силуэт, похожий на парящую в воздухе птицу, движется на фоне блестящего иссиня-чёрного неба, и вдруг не оборачиваясь, произнесла:
— Мамочка, а «сумерки» нас не любят...
— Что? — переспросила Ирита, оторвавшись от своих мыслей.
Сжимая в руках консервную банку, Тира подошла к матери и серьёзно глядя в глаза, повторила:
— «Сумерки» нас не любят. Они убьют нас.
Наступило молчание. Немного придя в себя, Ирита спросила:
— Кто тебе сказал, что они нас убьют?
— Никто, — твёрдо ответила девочка. — Я знаю это сама.
— А почему ты так думаешь? — спосила мама.
— Я вижу. Они злые. И они наступают.
Ирита задумалась. То, что Тира не любила «сумерки» — как бы это ни было странно — она уже знала и привыкла к этому. Но откуда девочке четырёх с половиной лет знать, что они наступают? Вернее, растут всё быстрей... Ей никто об этом не говорил. Но значит ли это, что они убьют их? Были, правда, неточные данные, граничащие со слухами, об одной группе, якобы, погибшей в этих «сумерках» шестьдесят лет назад, когда они только начали образовываться. Какова вероятность того, что её дочери об этом кто-то рассказал? Ноль. Эту группу никто не воспринимал всерьёз, «Надежда», как они себя называли. Надежда на что? Кроме них к «сумеркам» никто никогда не приближался, даже в голову не приходило...
— Давай играть в школу, — разбудил Ириту голос Тиры, которая уже выволокла на середину комнаты маленький детский столик и тыкала ей в руки карандаш. — Ты будешь меня учить.
— Хочешь снова играть в школу? — улыбнулась мама, смотря на усаживающуюся за столик дочь. — И какой у нас на этот раз урок?
— Математика!
«Нет, она умная, очень умная девочка», — думала Ирита, наблюдая, как Тира решает заданные ей примеры. — «С ней происходит что-то другое...»
 
Звеня таящим хрусталём зимних осколков, на землю спустилась весна. Дор шёл по улице, крепко держа Тиру за руку.
— Скоро я снова пойду на работу, — говорил он. — И ты на некоторое время вернёшься в садик. Пока наступит лето. Хорошо?
— Мне снова придётся рисовать «сумерки»? — грустно спросила девочка.
— Придётся, — вздохнул Дор. — Но ты потерпишь?
— А что если я вообще не буду рисовать? — спросила Тира.
— Эй, Дор!
Дор вздрогнул и обернулся. Тира тоже обернулась и увидела смешного патлатого дяденьку, вприпрыжку несущегося им наперерез. Дор заулыбался. Они обнялись.
— Привет!
— Привет! Сколько лет, сколько зим! Как дела? Это твоя дочка? — на одном выдохе протараторил незнакомец. — Чего на встрече не был? В этот раз приедешь? Я тут по делам, вдруг смотрю — ты.
Мужчина наклонился к Тире.
— Привет, — он скорчил рожицу. — Как тебя зовут?
— Тира...
Он снова поднялся и обратился к Дору. Тира стояла и с тоской смотрела вокруг себя. Разговор взрослых, точнее, взрослого, ибо говорил, в основном, незнакомец, казался ей до ужаса скучным. Отец, похоже, считал не совсем так, и она не могла понять, что в этих бессмысленных сплетнях так их занимает. Прошло какое-то время. Тира с надеждой следила за движениями отца, ожидая, что вот-вот одно из них сопроводится рукопожатием и прощанием. Но этого всё не происходило.
— Папа, пошли, — не выдержала, наконец, девочка.
— Подожди, — отмахнулся Дор, который в эту минуту как раз говорил сам. Его собеседник, похоже, несколько выдохся.
— Ну пошли уже, папа, — повторила Тира через несколько минут, увидев, как поднабравшийся сил незнакомец заговорил по-новой.
Дор наклонился к дочке.
— Нехорошо, Тира, — негромко сказал он. — Мы давно не виделись c дядей, потерпи немножко.
Тира вздохнула и уткнулась глазами в пол в поисках чего-нибудь более занимательного, чем доносившаяся до неё болтовня.
Ровный асфальт не представлял особого интереса, и Тира отошла немного дальше, к зелёной полосе перед проезжей частью.
— На дорогу не ходи, — крикнул ей вслед Дор и снова вернулся к предмету разговора. Разбудил и вернул его к реальности испуганный женский крик:
— Чей ребёнок? Ребёнок на дороге!
Дор резко обернулся. Полная женщина, ведущая за руки двух мальчиков почти одинакового возраста, внезапно остановилась и смотрела на проезжую часть. В следующую секунду, проследив за её взглядом, он увидел свою Тиру, выходящую из-за стоящей машины на встречную полосу, по которой на огромной скорости мчалась легковушка. Дор бросился к ней. Если даже ему повезёт добежать до того, как её собьют, к тому моменту машина будет уже почти над ними...
Выскочив на дорогу из-за той же машины, что и Тира, буквально секундой позже неё, он сгрёб ребёнка в охапку, когда машина была уже в нескольких сантиметрах. Дор крепко прижал её к себе, сжавшись, закрыл глаза и сосредоточился, пространство вокруг стало плотнеть... и вдруг...
В следующее мгновение он ощутил резкую боль, и корундовый куб вокруг них исчез, так и не появившись. А потом Дор почувствовал, как буквально через него прошло что-то огромное.
Визг тормозов. Заскрипели шины, отмечая метры тормозного пути, и вот к ним уже бежит рассвирепевший с выпученными от ужаса глазами водитель, оставивший свою машину открытой где-то там... А он, Дор, снова стоял на твёрдой земле, всё ещё прижимая к себе дочку.
— Ты что, совсем чокнулся?! — заорал водитель на всю улицу. — А если бы я на вас наехал?! За ребёнком надо следить! Я думал, что собью вас обоих, вы были у меня под колёсами! Это просто счастье, что вы отбежали!
Вокруг слышались облегчённые вздохи и причитания собравшейся толпы. Люди начали расходиться.
— ... Вы могли сделать аварию, — продолжал бурчать водитель, которого всё ещё трясло, возвращаясь к машине.
Чувствуя слабость и тяжело дыша, Дор вернулся с Тирой на тротуар.
— Я даже не видел, когда ты отбежал... — бормотал его знакомый. — Я думал, ты только успеешь защитить её кубом...
— Я это и пытался сделать, — точно в полусне, проговорил Дор. — Сам не понял, что это было. Разве мы отбежали?
— Похоже на то. Не могла же машина пройти сквозь вас...
Дор остановился и посмотрел на дочку, которую держал за руку.
— Больше не делай так, Тира. Больше никогда так не делай, — выговорил Дор. Голос его дрожал.

«Характеристика.



Пелко Тирсина Доровна, 2230 года рождения, посещала детское дошкольное учреждение №132 с 2233 по 2235гг. За это время показала себя как любознательная девочка со спокойным характером. Тирсина отлично освоила программу подготовки к школе, в которую входят начальные навыки чтения, письма и счёта. Нарушений здоровья у девочки не наблюдается. Особое внимание следует обратить на энергетический куб Тирсины, состоящий из плотного воздуха, который делает ребёнка особо уязвимым. Это иногда провоцирует у Тирсины несколько необычные, хотя абсолютно ни для кого не опасные реакции на окружающее.»
Ниже стояла дата и подпись Каримы Икатовны. Прочитав характеристику до конца, Ирита и Дор почувствовали облегчение: о «сумерках» не было сказано ни слова.
— Ну, удачи вам. Учитесь хорошо, — улыбнулась Карима Икатовна. — Заходите в гости.
Ирита и Дор вежливо попрощались и, взяв Тиру за руки, пошли по залитой солнцем дорожке к выходу. Был первый день лета.

  • Нравится 1

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

2
ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС


 
Ирита заканчивала поправлять Тире мудрёную причёску из двух огромных белых бантов с серебряным кантом и замысловато закрученных шёлковых волос шоколадного цвета. Тира тем временем разглядывала в зеркале своё отражение в новом белом платье и таком же белом жакетике с изящной едва заметной вышивкой шёлком того же цвета, что и платье с жакетом, справа у ворота. Это была школьная парадная форма. Сзади над ними стоял Дор, поправляя галстук.
Другой, повседневный вариант школьной одежды представлял собой такое же самое платье, только цвета какао, отороченное по крям двумя полосами шёлковой тёмно-коричневой нити, и жакет, наоборот, тёмного тёплого коричневого цвета со светлой, под платье, нитью по краю и светлой вышивкой. Благодаря контрасту, вышивка на повседневной форме выделялась чётко, это были два тонких элегантных завитка рядом друг с другом, левый чуть выше и короче, правый — немного ниже и длинее. Для малышей жакет делался прямого покроя, у старшеклассниц — немного приталенным, что подчёркивало фигуру девушек. Форма для мальчиков почти ничем не отличалась: парадный вариант её — рубашка, брюки и пиджак с вышивкой — также был чисто белым, в повседневном брюки и пиджак были тёмно-коричневыми, и рубашка — цвета какао.
— Сколько времени? — спросила Ирита, поднимаясь и теперь критически оглядывая своё платье. Дор взглянул на часы.
— Через две минуты должны выйти, — ответил он.
Тира подняла с пола ранец с нарисованным в углу зайкой, с умным видом выглядывающим из-за огромного учебника. Ирита тем временем прошла на кухню, где стояла ваза с тремя розовыми гвоздиками. Аккуратно она достала цветы из воды и легонько отряхнула. Дор открыл дверь. Тира быстро одела ранец на плечи и взяла у мамы из рук цветы.
На улице было нежарко, несмотря на то, что осень ещё, в общем-то, не наступила. Если бы не жакет, оказавшийся не только красивым, но и тёплым, Тира бы замёрзла. Солнце ещё было скрыто за пеленой «сумерек», из-за которой оно выйдет только часа через три. Правда, это не мешало ему светить.
Тира была счастлива. Она так мечтала стать школьницей!
Ещё издали они увидели собравшуюся вокруг школы толпу, большая часть которой была сплошь в белом, из-за чего на расстоянии напоминала облако. В одежду другого цвета были одеты те, кто пришёл просто посмотреть на первый звонок — родственники учеников, — и учителя, безусловно, не носившие школьную форму.
Ученики выстраиваились классами по периметру школьного двора, первые и выпускные оказались прямо возле ступеней. Тира стояла с самого края, впереди и ближе всех к школе. Справа от неё на полу тянулись шнуры микрофонов, сами микрофоны и колонки находились глубже на крыльце. Родители столпились за детьми. Тира обернулась и увидела, как Ирита что-то быстро говорит Дору, заметив взгляд дочери, она улыбнулась и помахала ей рукой. На крыльцо постепенно прибывали из школы преподаватели, каждый второй из которых что-нибудь нёс с собой в руках. Один мужчина вышел из дверей, держа колокольчик с большим красным бантом. Он огляделся по сторонам, точно кого-то искал, что-то шепнул стоящей рядом пожилой женщине, которая бросив короткий взгял на дверь, пожала плечами, потом, вручив колокольчик девушке, возившейся с микрофоном, снова исчез в дверях школы. Девушка отнесла колокольчик куда-то назад, из поля зрения Тиры, и снова вернулась к своему занятию.
Наконец, на крыльце образовалась довольно плотная масса народу, из дверей появились, ведомые тем же мужчиной, что несколько минут назад принёс колокольчик, маленькая кудрявая девочка не старше Тиры и высокий парень, оба также во всём белом. Они стали на крыльце сбоку, с дальней от Тиры стороны. Зашипел микрофон, и в него заговорила та самая девушка, которая всё это время с ним возилась.
— Добрый день, наши дорогие любимые... — голос звучал звонко и торжественно. Она произнесла короткую речь, в которой, кроме прочего персонально поприветствовала первоклассников и выпускников, после чего пригласила к микрофону директора. Он говорил долго, и Тира его почти не слушала. Его речь казалась ей такой же скучной, что и все разговоры взрослых — скажем, та же беседа её папы с дядей, в результате которой её чуть не сбила машина.
Тира оглядела учеников: те, которые были напротив, казались настолько взрослыми, что было странно, что они ещё учатся в школе. Чем дальше от них и ближе к ней скользил взгляд, тем младше становились дети. И вот уже их три первых класса, такие же маленькие, восторженные и немножко взволнованные, как и она. Рядом с Тирой стояла худенькая бледная девочка, в светлых волосах которой имелась странная тёмная, отблёскивающая фиолетовым, точно «сумерки», прядь. Тира очень удивилась: она никогда раньше не видела тёмных пятен на людях или животных, только на растениях.
Потом были исполнены несколько номеров, объявляемые девушкой у микрофона, перемежаемые такими же скучными, как у директора, но менее длинными речами преподавателей. И неожиданно, после одной из них, ведущая, взяв микрофон, радостно произнесла:
— А сейчас наши первоклассники подарят выпускникам цветы.
Дети, среди которых стояла Тира, оглянувшись на девушку, побежали через двор к стоящим напротив старшеклассникам. Побежала к ним и Тира. Правда, она не так спешила, как другие, поэтому, когда она оказалась перед линией парней и девушек, у них всех, по крайней мере, стоящих впереди, уже были цветы, у некоторых даже по два букета. Тира оглядела толпу в поисках кого-то неохваченного и заметила в третьем ряду русоволосого парня, который поднял руку, чтобы убрать волосы с глаз. У него, кажется, не было цветов.
Тира протолкнулась в ширенгу, ребята расступились, пропуская её. Девочка не ошиблась: в его руках было пусто. Тира протянула парню, в серых глазах которого мелькнуло изумление, букет.
— Спасибо, — улыбнулся он, беря цветы.
Тира тоже ему улыбнулась и вернулась на своё место. К микрофону снова подошла ведущая.
— Право дать последний звонок предоставляется ученице первого класса Кардовой Анилле и ученику двенадцатого класса Адобову Вероту.
С крыльца сошли парень и кудрявая девочка с колокольчиком в руке, парень взял её на руки, и Анилла подняла вверх руку с колокольчиком, перевернув его вверх тормашками. Колокольчик, звякнув, захлебнулся, но Анилла принялась трясти им над головой, и он издавал вымученный булькающий звон. «Она неправильно несёт колокольчик, — подумала Тира, глядя на руку девочки, — у него западает язычок, и он не может звенеть». Верот сделал с ней круг по всему периметру двора и поставил девочку на землю возле ступеней, недалеко от Тиры. Учеников пригласили войти в школу.
— Как тебя зовут? — спросила Тира у девочки с «сумеречной» прядью рядом с ней, когда они всем классом под преводительством учительницы шли по корридору.
— Альма, — ответила та.
— А меня Тира.
Она снова посмотрела на волосы соседки. Нельзя сказать, что Тира испугалась Альмы, точно так же, как она пугалась пятен на растениях и самих «сумерек», но от вида этого глубокого фиолетового отблеска у неё возникло странное неприятное ощущение.
— Откуда у тебя это в волосах? — не выдержала Тира.
— Это? — Альма ткнула пальцем себе в голову. — Не знаю. Оно появилось, когда я была маленькая. Но его тогда было меньше.
— Оно тебе делает больно? — спросила Тира.
— Больно? — девочка удивилась. — Почему?
— Но это ведь от «сумерек»?
Альма удивлённо посмотрела на неё.
— Просто у меня волосы темнеют, — сказала она. — У многих волосы темнеют, когда они растут. Только у меня они темнеют неправильно. Потому что я часто болею. Мне так мама сказала.
Дети вошли в класс. Тира и Альма, как вместе шли, так вместе и отправились за первую парту у окна. В открытую дверь можно было увидеть столпившихся родителей, но через несколько минут, когда все сели, учительница её закрыла и обратилась к классу.
— Дети, я хочу вас поздравить, — произнесла она. — Сегодня важный день в вашей жизни: вы ступили на порог школы, где вам предстоит учиться двенадцать лет. Это ваш второй дом, здесь вы многое узнаете; этот путь не всегда будет лёгким, но если вы научитесь правильно им идти и преодолевать трудности, то он принесёт вам радость. Через несколько минут я раздам вам буквари — ваши первые учебники, — учительница показала на свой стол, где высилась стопка книг, — а сейчас давайте с вами познакомимся. Меня зовут Пальмира Окетовна.
Она прошла к своему столу, открыла тетрадку и объявила:
— Я буду называть ваши имена и фамилии, а вы поднимайтесь, — она прочитала первое имя в списке и, глядя на класс, произнесла: — Авитова Играда.
Услышав своё имя, за третьей партой в среднем ряду поднялась рыжая девочка с косичками. Пальмира Окетовна улыбнулась ей и кивнула, что она может садиться.
— Волтов Полит, — назвала она следующее имя, на которое встал мальчик с задней парты.
Пальмира Окетовна неспеша двигалась вниз по списку. Когда встала Альма, соседка Тиры, учительница посмотрела на неё чуть пристальнее, чем на других, но чтение не прервала.
— Пелко Тирсина, — назвала она спустя несколько человек. Взгляд её снова стал чуть более внимательным. Когда Тира, точно так же, как делали это другие, поднялась со своего места, и учительница встретила её взгляд, в глазах Пальмиры Окетовны промелькнуло что-то вроде лёгкого испуга, правда, девочка этого не поняла. Женщина внимательно посмотрела на ребёнка, примерно так же, как немного раньше — на Альму, и продолжила читать список.
— Хорошо, — заключила она, когда последний ребёнок сел. — Теперь... — Пальмира Окетовна заглянула в тетрадку и снова обвела взглядом класс. — Я хочу попросить некоторых из вас пересесть. Тира и Левик, поменяйтесь, пожалуйста, местами. А также Альма и Васта.
Ничего не понимая, Тира взяла ранец и направилась к первой парте на втором ряду, где поднялся со своего места такой же удивлённый Левик. Через минуту перемещения были окончены, и Пальмира Окетовна, похоже, всем удовлетворённая, направилась к книжкам.
Домой Тира возвращалась ещё более довольная. Её ранец потяжелел на целый настощий учебник, первую страницу которого они откроют завтра.
Она шла с родителями по залитой солнцем улице, оно уже вышло из-за «сумерек», на дворе значительно потеплело, и Тира сняла утеплённый жакет и осталась в одном платье.
— Зайдём в кафе? — предложил Дор, когда они вышли на проспект.
Взбитые сливки с шоколадом были единственной сладостью, которую любила Тира. В общем-то, она вообще не любила сладкое, что для людей непривычных было крайне странным. Зато она ела много других вещей, которые иные и в рот бы не взяли, и получала от этого несказанное удовольствие: она не морщась ела любую кислятину, и у неё ни разу не было оскомы, она хрумала сырую картошку, словно это был деликатес, как-то она пыталась есть сырую рыбу, чем привела Ириту буквально в ужас и что заставило её в дальнейшем этот продукт прятать от дочери, и кто знает, сколько ещё «экзотических блюд» бы пришлось ей по вкусу, когда бы ей довелось их попробовать...
Тира с наслаждением снимала ложечкой верхний слой покрытой шоколадом пушистой пены.
 
В первой четверти у них было всего три предмета: математика, чтение и письмо. Немного позже добавились пение и физкультура. После второго урока детей вели в столовую, а потом — на улицу, после чего проводились оставшиеся один или два урока.
Тира удивлялась, что учиться, оказывается, так легко. Раньше, до школы, она думала, что хорошо учатся единицы, потому что это трудно, но оказалось, что ей совсем не сложно справляться с заданиями.
Впрочем, в их классе были собраны самые сильные дети, согласно данным из детский садов. Их было меньше всех — пятнадцать человек из шестидесяти семи певроклашек. «Б»-класс, составляющий «золотую середину» был самым многочисленным — тридцать два человека, и в самом слабом, «В»-классе — двадцать. Кардова Анилла, девочка, которая давала первый звонок, училась в «Б»: для первого звонка учеников выбирали случайным образом, им мог быть любой из тёх классов. А вот последний давали два самых сильных ученика своей параллели, понятно, что оба они были из «А»-класса, так что это была очень почётная обязанность.
Тиру не оставляла в покое тёмная прядь в волосах Альмы, как оказалось, очень болезненной девочки, с которой их рассадили ещё в первый день. За два месяца первой четверти Альма умудрилась заболеть трижды, и в итоге выходило, что она отсутствовала в школе почти половину учебного времени. Кроме постоянно подхватываемых в самых загадочных местах простуд, у Альмы был ещё целый букет хронических болезней. Она никогда не ходила на физкультуру, ей приходилось соблюдать диету, и несколько раз у неё случались странные, хотя и быстро проходящие приступы. И всё же из всех детей в классе Тира больше всего порывалась общаться именно с ней.
Но именно порывалась, потому что как только девочки оказывались рядом, как на зло, что-нибудь постоянно заставляло Пальмиру Окетовну подзывать кого-то из них к себе.
Был последний учебный день недели, закончился четвёртый урок — физкультура, в течении которого Альма просидела в классе, выполняя домашнее задание. Весёлые и раскрасневшиеся, ребята завалили в класс минуты за две до звонка и начали переодеваться.
— Подождёшь меня? — спросила Тира собирающую свои вещи Альму.
— Только быстрей, — ответила девочка.
— Тира, подойди, пожалуйста, сюда, — позвала её проверяющая тетрадки учительница. — Я не могу разобрать твой почерк.
Альма и Тира обменялись извиняюшимися взглядами: это надолго. Одевая на ходу жакет, Тира подошла к столу и заглянула в работу.
— Это не моя тетрадка, Пальмира Окетовна. Мою вы только что проверили, — сказала она, указывая на отложенную в сторону тетрадь.
— В самом деле, — смутилась учительница. — Прости, я перепутала, — она машинально открыла Тирину тетрадь и заглянула в работу: там не было ни единой ошибки.
Тира тем временем уже вернулась к своей парте и принялась одевать пальто, Альма, одетая, ждала её у входа.
Они спустились по лестнице на первый этаж и повернули в столовую, по пятницам там пекли вкусные пирожки. Выстояв довольно длинную очередь и купив по пирожку, девочки направились к выходу.
Альма и Тира спустились с крыльца, стояла пасмурная погода. Тира на ходу наклонилась, чтобы одёрнуть подол пальто, а когда поднялась, Альмы рядом не было. Девочка оглянулась и увидела, что подруга осталась сзади. Альма как будто поперхнулась пирожком, который выпал из её руки, а сама она кашляла, задыхаясь, лицо её почернело.
— Что с тобой, Альма? Ты подавилась? — испуганно спросила Тира, подбегая к ней.
Альма смогла только отрицательно качнуть головой.
— Нет? А что? У тебя снова приступ?
Альма не смогла ничего ответить, только силилась глотнуть воздух.
— Тира! — испуганный голос только вышедшей из школы Пальмиры Окетовны. Девочка подняла голову. Учительница со всех ног мчалась к ним. А в пасмурном небе над её головой Тира вдруг заметила, как привычная граница «сумерек» дрожит, едва заметно наползая на свободный от черноты край неба. Она никогда раньше не видела, как «сумерки» растут... Внутри похолодело...
— Что это? — широко раскрыв глаза, вскрикнула Тира, указывая вверх.
Пальмира Окетова быстро подняла голову. Альма продолжала задыхаться. Ужас пробрал Тиру насквозь. Защититься, защититься от этого... она почувствовала растущую изнутри лёгкость... Альма вдруг перестала кашлять и задышала нормально.
Сумерки двигались не больше секунды, и снова замерли, как и раньше, как и всегда.
От сердца отлегло.
— Что это было? — шёпотом проговорила Тира. — Они так растут, да?
Пальмира Окетовна ничего не ответила. Она приблизилась к Альме, взволнованно глядя на неё, точно ожидая, что девочка снова начнёт кашлять и задыхаться.
— Как ты, Альма? — спросила она.
— Нормально, — тихо ответила девочка.
— Пойдём, я отведу тебя в медпункт, — подумав, произнесла Пальмира Окетовна. — И ты тоже, — обратилась она к Тире.
— Я?
Не обращая внимание на удивление Тиры, учительница взяла за руки обеих девочек и повела обратно в школу. Они снова поднялись на второй этаж. Пальмира Окетовна посадила Тиру и Альму на стулья по разные стороны двери и, велев им так и оставаться, отвела медсестру к окну и что-то быстро и негромко ей заговорила.
Через пару минут медсестра подошла к Альме, отвела её к свету, заглянула в глаза, посмотрела горло, послушала и, видимо, не найдя ничего тревожного, переключилась на Тиру, проверив её так же.
— На вид всё нормально, — сказала она Пальмире Окетовне. — Я запишу себе на всякий случай, если что — немедленно приводите.
Пальмира Окетовна подождала, пока девочки заново оделись и точно так же, как и привела их сюда, за руки вывела их обратно из школы.
— Теперь быстро по домам. Тебе направо, тебе проще прямо. Если на выходных кому-то из вас станет плохо, обязательно скажите.
Пальмира Окетовна постояла, провожая взглядами обеих девочек, и только после этого пошла домой сама.
«Интересно, зачем она потащила в медпункт меня? — подумала Тира, оглядываясь в сторону скрывшейся из виду школы. — У меня-то не было приступа...»

  • Нравится 1

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

3
МИРРЕТ, ИЛИ ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ КУБ


 
Во второй четверти у них добавился ещё один урок. В первый же день — а это был понедельник — все три первых класса собрали в актовом зале на занятие по энергетическому кубу. Урок вела серьёзная женщина в очках, Финелла Арифековна, которая придавала преподаваемому предмету настолько важное значение, что смотрела на сидящих перед ней маленьких детей, как на взрослых.
— Вы, конечно, уже слышали об энергетическом кубе, — неспеша рассказывала она, внимательно глядя на малышей. — а кто-то может даже видел. Сейчас для вас пришло время учиться активизировать его, чтобы использовать его защиту.
Она достала и повесила на доску плакат. Там, на картинке вроде рисунка Леонардо да Винчи «Совершенный человек», был изображён мальчик с вытянутыми вверх и в стороны руками, стоящий на пальчиках ног. К крайним выступающим точкам были проведены касательные, образующие вертикальный прямоугольник. Рядом с ним в аналогичной позе, только боком, стояла девочка, только вторая пара её рук была вытянула не в стороны, а вперёд, а третья отведена назад. Около неё также был описан прямоугольник.
— Так определяются границы куба, — пояснила учительница, показывая на картинку. — Это энергетическая оболочка вокруг каждого из нас. Она бывает разной силы. Она защищает нас от отрицательного влияния окружающей среды, болезней и так далее. Также, в случае опасности, его можно активизировать настолько, что он станет плотным, осязаемым. Вы сольётесь с кубом, и тогда он сможет сдержать даже, скажем, сильный удар. Научиться всему этому нелегко, а потому занятия по кубу у вас будут проходить в течение всех двенадцати лет обучения в школе.
Финелла Арифековна прошлась по залу и произнесла:
— К сожалению, не все из нас могут рассчитывать на сильную защиту со стороны своего куба. Тех, чей куб сильный и твёрдый настолько, что может сдержать почти любое воздействие, очень и очень мало. Это люди с алмазным, корундовым и топазным кубами — можете пока не запоминать их названия. Большинство из нас обладают кубом средней силы. А также некоторые — очень слабым кубом. Такие люди практически беззащитны перед воздействием окружающей среды, они чаще других болеют, получают травмы и так далее. В число этих кубов входят тальковый, гипсовый и кальцитовый.
Финелла Арифековна остановилась и пристально посмотрела на детей, точно ища кого-то глазами.
— Хотя должна сказать, — продолжала она напряжённо, — что среди вас присутствует человек с кубом ещё более слабым, чем тальковый. У Пелко Тирсины куб из воздуха, и это первый раз, когда я слышу о существовании такого куба.
По залу пронёсся взволнованный ропот, и все головы повернулись туда, куда устремился взгляд Финеллы Арифековны — к смущённой и немного напуганной темноглазой девочке в третьем ряду с пятнистой консервной банкой на коленях.
— Тира совершенно беззащитна перед окружающим, — продолжала учительница, — поскольку выходит, что у неё куба как бы и вовсе нет. Воздух не может сдержать стремительно летящий в тебя предмет, и такой слабый куб не сможет защитить её и от других, не таких видимых, хотя не менее опасных воздействий. Слабый куб — слабая энергетика.
— Есть ещё одно качество куба, такое же важное, как и его сила. Это его цельность. У большинства из нас энергетический куб цельный, но есть люди, у которых он состоит из кубиков, точно дом из кирпичиков, и из-за этого он не может выполнять некоторые свои функции. Например, когда вы его активизируете, малейшее движение извне может заставить его рассыпаться, и вы рассыпетесь вместе с ним.
Остаток занятия они провели, определяя границы куба друг у друга, а в качестве домашнего задания они должны были определить и нарисовать границы энергетических кубов у себя и своих родителей.
Вечером Тира, выполнив задания по математике, чтению и письму, раскрыла ещё совсем чистую тетрадь по кубу, достала цветные карандаши и принялась за выполнение домашнего задания. На одной странице она нарисовала Ириту с вытянутыми в стороны руками, на другой — Дора с руками, поднятыми вверх, а вокруг них — прямоугольники, обозначающие энергетический куб. На третьей странице девочка нарисовала себя. Мама посоветовала ей нарисовать себя боком с вытянутыми вперёд руками, чтобы показать и эту границу.
Закончив рисунки, Тира внимательно оглядела их и спросила у Ириты:
— Мне ведь здесь нигде не надо чёрные пятна рисовать?
Ирита внимательно посмотрела на рисунки.
— Да нет, не надо. На нас ведь нет их.
— А у Альмы есть черные пятна, — сказала Тира. — На волосах. Она из-за них всё время болеет?
— Альма? — задумалась Ирита, вспоминая стоявших рядом с Тирой детей.
— У неё белые волосы, — напомнила Тира, — и вот тут (девочка взялась рукой за собственную прядь у виска) такое чёрное, совсем, как “сумерки”.
— А! — Ирита поняла, о ком говорит дочь. Она стояла рядом с мамой этой девочки и, обратив внимание, сама спросила об этой тёмной пряди. — У неё просто так волосы темнеют, Тира. Это не имеет к «сумеркам» никакого отношения...
Во вторник на четвёртый урок все три класса снова собрались в актовом зале. Сегодня там зачем-то было два учителя — Финелла Арифековна и ещё какой-то мужчина, такой же серьёзный, как и она.
— По вторникам у нас будут практические занятия, — объявила Финелла Арифековна, когда прозвенел звонок и все сели. — Сейчас я назову имена тех, кто пойдёт с Викуром Викуровичем, остальные будут заниматься со мной.
Она взяла в руки журнал.
Силы распределились неравномерно: на долю Викура Викуровича досталось восемнадцать или девятнадцать человек, остальные отошли к Финелле Арифековне, что было почти втрое больше. Но ни один из них не был смущён этим обстоятельством. Викур Викурович оглядел вышедших на середину зала своих подопечных, велел им построиться парами и подошёл к коллеге.
— Фина, а где та девочка? — спросил он негромко, сверяя данные своего и её журналов.
— В третьем ряду, тёмненькая, с банкой на коленях, — ответила Финелла Арифековна.
Викур Викурович бросил короткий любопытный взгляд на Тиру и снова опустил глаза в журнал.
— Она не производит впечатление ребёнка со слабым кубом, — заметил мужчина, быстро перенося в свой журнал пометки Финеллы Арифековны.
— Да, я сама удивилась, — согласилась та.
— А вторая? — спросил Викур Викурович.
— Альма болеет. Она действительно очень слабенькая. Девочки подружились, и Пальма очень беспокоится. Она их ещё в первый день отсадила друг от друга, но не может же она запретить им общаться на переменках.
— Подумать только, — пробормотал Викур Викурович, закрывая журнал. — Никакой защиты. За всю жизнь встречал только одного человека, которому нельзя было активизировать куб. И вот ещё двое.
Он посмотрел на стоящих парами детей.
— Ты её отпустишь?
— Ну да. Ей нечего делать здесь.
— Ладно... — он кивнул и направился к выходу, увлекая за собой детей.
Финелла Арифековна дождалась, пока группа выйдет из зала и подошла ближе к креслам.
— Пересядте все вперёд, — попросила она. — Тира, ты можешь идти домой. Ты и Альма не будете посещать занятия по вторникам.
Девочка, похоже, восприняла это, как гром среди ясного неба. Некоторое время она продолжала смотреть на Финеллу Арифековну, а потом разочарованно произнесла:
— Почему?
— Ваши кубы нельзя активизировать, — ровно ответила учительница, не показывая беспокойства. И повторила: — Иди домой.
Тира вздохнула и опустила глаза, о чём-то раздумывая и, наконец, робко спросила:
— А можно я останусь?
Она снова подняла глаза и умоляюще глядела на Финеллу. Финелла Арифековна выдержала взгляд. Она неспеша приблизилась к Тире и тихо заговорила, наклонившись:
— Я знаю, ты очень ответственная и очень любознательная девочка. То, что ты сейчас должна уйти, не значит, что ты хуже других. Просто... тебе нельзя тут находиться. Тебе нельзя делать то, чем мы сейчас будем заниматься. И Альме тоже.
— Я сильнее Альмы, — интуитивно ответила Тира.
— Вам нельзя активизировать куб, — повторила учительница. — Тира, не расстраивайся, это не будет идти тебе как минус в учёбе или где-то ещё. Но если ты его активизируешь, он, вместо того, чтобы защитить тебя, наоборот тебе повредит.
На глазах у девочки уже блестели слёзы. Финелла Арифековна, конечно, утверждает обратное, и всё же выходит — что она и правда хуже всех. Потому что все могут это делать, а она — нет...
Стараясь не замечать слёз в больших карих глазах Финелла Арифековна взяла ребёнка за руку и повела к выходу.
— Иди домой, — повторила учительница, останавливаясь на пороге. — И подготовься лучше всех к завтрашним занятиям.
Она закрыла дверь.
Тира со вздохом поставила ранец на пол и принялась одевать пальто. Она слышала, как Финелла Арифековна вернулась к детям и, остановившись, сказала:
— Для начала мы с вами должны научиться расслабляться, чтобы потом научиться слушать своё тело. На это нам с вами отведено две четверти. В четвёртой четверти мы должны уже начать распознавать сигналы. Пожалуйста, сядьте удобно...
Тира вздохнула, взяла ранец и медленно пошла по коридору. Домой ей совсем не хотелось идти.
Следуя мимо закрытых дверей кабинетов, за которыми проводились занятия, она внимательно слушала говорящие непонятные заумные вещи голоса то учеников, то преподавателей и с интересом рассматривала стены в поисках чего-нибудь, на чём мог бы задержаться глаз.
Сзади послышались мягкие шаги по коридору. Мальчик-старшеклассник задумчиво нёс в руках свёрнутый рулон ватмана. Обогнав Тиру на несколько шагов, он остановился перед стеклянным стендом и развернул бумагу. Оказалось, что это стенгазета, которую парень неспеша стал просовывать под стекло. Поравнявшись с ним, Тира остановилась, наблюдая за его действиями. И вспомнила, где она его видела: это ему она подарила цветы на первом звонке!
— Привет! — сказала девочка. — А я тебя помню!
Задержав газету в висячем положении, старшеклассник посмотрел вниз.
— Ты тогда стоял дальше всех и не получил цветов.
В серых глазах отразилось понимание, парень, походе, тоже вспомнил её и улыбнулся.
— Но ты ведь мне подарила, — заметил он.
— А что это ты делаешь? — поинтересовалась Тира.
— Это стенгазета. Наш класс должен был нарисовать. Когда-нибудь и ты будешь, — он снова стал её проталкивать вниз, пока ватман полностью не стал за стекло.
— А зачем?
— Ну, информация там всякая. Или поздравления к празднику, — неопределённо пояснил парень. — А ты почему здесь? Закончились занятия?
Тира помрачнела.
— Нет, — нехотя ответила она. — у нас сейчас куб, и мне не разрешают.
— Почему? — удивился он.
— Они говорят, что он мне повредит. Что он слишком слабый.
Тирин собеседник опустился на корточки и прислонился спиной к стене. Теперь их глаза находились на одном уровне.
— А из чего он? — спросил мальчишка.
— Из воздуха, — вздохнула Тира.
Реакция сидящего ничем не отличалась от реакции остальных, слышавшись это сенсационное заявление. Он удивлённо вскинул брови и после нескольких секунд ошарашенного молчания переспросил:
— Из воздуха? Ты уверена?
Тира вздохнула вновь.
— Вот и все так реагируют, — горько сказала она.
— Но таких кубов не бывает, — ничего не понимая, пробормотал парень. — Их всего десять видов, и ничего подобного...
— Зайди в медпункт спроси у медсестры, — обиженно предложила Тира. — Знаешь, как она на меня глаза выпучила?
— Да нет, я верю... —он вдруг припомнил случайно слышанный разговор преподавателей о девочке с необычным кубом. Значит, это о ней...
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
— Как тебя зовут? — спросила, наконец, девочка.
— Миррет, — ответил парень. — А тебя?
— Тира, — сказала малышка. — А почему ты не на занятиях? Тебя тоже не пускают на куб?
В ответ Миррет грустно улыбнулся.
— Представь себе, — ответил он.
— А что, твой куб тоже очень слабый? — поинтересовалась Тира.
— Да нет, — Миррет вздохнул. — У меня самый сильный куб. Алмазный. Только он... составной... ну, не цельный, понимаешь?
Тира кивнула.
— Другие занятия по кубу я посещал, они долго думали, можно пускать меня на них или нет, но в конце концов Викур Викурович меня взял. Но сегодня у них практика по кубу в экстремальных условиях, это в конце проходят, так что в этом году я не у дел. Они прыгают с парашютом. Ты должен защититься кубом, а может, к тому же, и другого защитить. У кого куб более слабый. На это занятие ходят все, даже с самыми слабыми и составными кубами. Те, кто сильнее, прыгают с теми, кто слабее, защищают их своим кубом.
— Так почему тогда ты пойти не можешь? — не поняла Тира.
— Ну, как тебе объяснить... Составной куб рассыпется в воздухе — и я вместе с ним. А я так хотел прыгнуть с парашютом... несбыточная мечта. Знаешь, что это такое? — Миррет снова грустно улыбнулся.
— Это когда я хотела пойти сегодня на куб, а мне не дали, — ответила девочка.
— Ну, вроде того, — усмехнулся он.
— А как же другие с составными кубами? Ты же сказал, что они прыгают...
— У них кубы слабее, — пояснил Миррет. — Более сильный куб побеждает более слабый. Если два человека оказываются рядом, то активизируется более сильный куб. Поэтому они и прыгают по двое. Если твой куб достаточно сильный, ты можешь защитить другого человека, со слабым кубом, от опасности. Но если твой куб составной, то, чтобы тебя защитить, нужен куб на порядок сильнее, потому что если ваши кубы равные по силе, в итоге активизируется составной куб. А сильнее алмазного куба — нет...
Тира долго смотрела на грустного привалившегося к стене мальчишку, пока спросила:
— А почему ты хочешь прыгнуть с парашютом?
Миррет внимательно на неё посмотрел.
— Всегда хотел стать десантником, — он отвёл глаза. — Ещё один урок, — недовольно пробормотал он вдруг. — Так некстати... Тебе-то хорошо, у тебя последним.
— Если тебе скучно сидеть одному, я могу приходить к тебе каждую неделю, — предложила Тира. — Где твой класс?
— Мы бегаем по классам, — улыбнулся Миррет, но уже без грусти.
— Тогда заходи за мной ты, — решила Тира. — Я буду тебя ждать возле актового зала.
Миррет промолчал. Похоже, он несколько смутился. В отличии от малышки: она смотрела уверенно и даже решительно.
Внезапно что-то вспмнив, Миррет отодвинул шоколадного цвета рукав пиджака с двумя светлыми полосками и взглянул на часы.
— Сейчас звонок будет, — сказал он, тяжело поднимаясь. — Ой, ноги затекли...
Он провёл ладонями по коленям и, постояв некоторое время наклонившись, выпрямился. Дверь одного из кабинетов отворилась, и оттуда повалили, переговаривась между собой, ученики.
— Пойду заберу вещи из молодёжного центра, — сказал Миррет. — Идём, нам по пути.
Тира пошла за Мирретом по коридору. Они вдвоём спустились на первый этаж; немного не доходя до входной двери, Миррет остановился.
— Ну вот, — проговорил он. — Мне сюда, тебе — туда, — он показал на улицу.
— Я буду тебя ждать в следущий вторник, — напомнила Тира. — Возле актового зала.
Миррет снова смутился, но после секундного молчания всё-таки пообещал ей:
— Хорошо. Я зайду за тобой.
Наверно, ему всё же хотелось ещё увидеть эту добрую непосредственную девчушку.
Тира надела на голову шапку, застегнула пуговицы пальто и, помахав Миррету рукой, вышла из школы. В это время раздался звонок с урока.
 
Выпал первый снег. Когда Миррет подошёл к актовому залу, Тира стояла у двери полностью одетая. Она помахала рукой направляющейся к лестнице Альме, не пожелавшей задержаться ещё на один урок, и повернулась к Миррету, который тоже обратил внимание на чёрную прядь.
— Пошли лепить снеговика, — сказала она, едва заметив мальчишку.
— Снеговика? — Миррет бросил удивлённый взгляд в сторону окна и пожал плечами. Он несколько не ожидал, но почему бы действительно не слепить снеговика? — Пошли. Только мне тоже надо одеться.
Они спустились к раздевалке и через пять минут вышли на улицу. Там было всё белым-бело, и с неба летели крупные хлопья. Тира слепила маленький снежок и принялась катать его по двору. Снег был липким, и шар быстро рос. Вскоре он стал таким тяжёлым, что девочка с трудом сдвигала его с места.
— Миррет! — позвала она, остановившись и посмотрев в противоположную сторону двора, где такой же ком, только уже бóльших размером, катал парень. — Помоги мне!
Миррет поднял голову и кивнул Тире, чтоб она немного подождала. Он развернул свой ком и покатил его к ней навстречу. Установив его прямо посреди двора, Миррет подошёл к Тире.
— Тяжёлый? — спросил он.
— Ага...
— Ну, лепи голову, а я пока этот докручу.
Когда шары были готовы, Миррет отнёс их к певому и установил друг на друга. Тира подала ему найденные ею веточки, которые парень вставил в снеговика в качестве рук и носа, а потом пальцем нарисовал глаза и рот.
— Нравится? — спросил он Тиру, отходя вместе с ней на расстояние и окидывая произведение критическим взглядом.
— Нравится, — ответила Тира. Она помолчала, прежде, чем задать свой вопрос. — Видел Альму? Как ты думаешь, что у неё с волосами?
Миррет покачал головой. Тёмная прядь выглядела странно, он такого раньше не видел.
— Не знаю, — признался он.
— Она похожа на «сумерки», — продолжала Тира. — На пятна на деревьях от них.
— По-моему, на людях не бывает пятен, — задумчиво протянул Миррет. Он ещё раз восстановил в памяти образ болезненной белокурой девочки с тёмной прядью у виска.
— Она говорит, что у неё так волосы темнеют, — сказала Тира.
— Волосы темнеют? — в голосе Миррета прозвучало удивление. Он чуть было не сказал, что такого не может быть, но вовремя опомнился.
— Мне кажется, это делает ей плохо, — заметив, что Миррет, похоже, тоже не сильно доверяет такой версии, Тира решилась высказать мысль, которая преследовала её всё это время. — Она часто болеет.
— Я не знаю, Тира, — пробормотал Миррет. — Если у неё не очень сильный куб...
— У неё куб из талька, составной, — сказала Тира.
— Ну, в таком случае ясно, отчего она болеет, — парень развёл руками.
— Я говорила Финелле Арифековне, что я сильнее Альмы, а она мне не верит.
Тира испытующе глядела на него, намереваясь заставить Миррета высказать своё мнение по этому поводу, в ожидании, что он и теперь с ней согласится.
— Я не хотел бы спорить с Финеллой Арифековной, Тира, — уклончиво ответил Миррет. — У неё опыта гораздо больше. А свойства твоего куба не известны никому, потому что он единственный в своём роде.

  • Нравится 1

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

4
В БОЛЬНИЦЕ


 
Снег не таял, и снеговик продолжал стоять на школьном дворе и на второй, и на третий день, и Тира частенько бегала посмотреть на него из окна.
Как и во дворе любой школы, тут иногда бывало шумно, и старшеклассники, сидя на уроках, могли слышать играющих или даже дерущихся младших учеников, у которых занятия заканчивались раньше.
Сидя на своём месте у окна, Миррет решал задачу и, вероятно, даже не понял, что заставило его отвлечься и посмотреть на улицу. Но в следующую секунду он уже вскочил на ноги. Там, под окнами, вокруг развалившегося снеговика толпились мальчишки лет восьми-девяти. Почти что не производя шума, с редкой методичностью, они подбирали с земли уже даже не снежки, а куски льда и камни и бросали по одной цели — маленькой девочке в нескольких метрах от них.
Тира стояла не двигаясь, с настолько отрешённым видом, что со стороны можно было усомниться, что она вообще понимает, что происходит. Было похоже, что она полностью погружена в себя. И только румянец на щеках с каждой минутой становился всё бледнее. Из учителей рядом никого не было, да оно и понятно: у старших шли занятия, а преподаватели младщих классов были на совещании; редких же посторонних людей, проходящих мимо, происходящее не сильно беспокоило.
Как был, в одной только форме, с пиджаком нараспашку, Миррет выскочил из дверей школы и кинулся к девочке. Трудно сказать, заметила ли Тира его, она не шевельнулась и вид её продолжал оставаться таким же отрешённым. И только когда Миррет с разбегу подхватил её на руки, Тира прильнула к нему, бессильно обхватив за шею. Её била крупная дрожь.
— Вы что, с ума сошли? — заорал Миррет на мальчишек, которые, наконец, побросали камни на землю. — Из какого вы класса? Я всё вашей учительнице завтра скажу!
— А чего она обзывается? — огрызнулся один из ребят.
— Как она вас обозвала?
— Я сказала, что они нехорошие, потому что разломали снеговика, — всхлипывая на плече, ответила Тира.
— И за это вы хотели закидать её камнями? Вы понимаете, что могли её убить?
— Да мы в неё даже ни разу не попали! — крикнул другой мальчишка. — Все камни проходили сквозь неё!
— Пальмира Окетовна... — отозвалась вдруг Тира, приподняв голову.
Миррет резко обернулся. Из дверей школы выходила Тирина учительница. Почуяв неладное, ребята начали осторожно пятиться, готовясь улизнуть, но Миррет заступил им дорогу и громко крикнул:
— Пальмира Окетовна, вы знаете этих драчунов?
Пальмира Окетовна быстро оглядела ребят; да, она знала их, теперь бежать было бессмысленно. В следующую секунду, когда она взглянула на одетого явно не по погоде парня с девочкой на руках и узнала в ней свою ученицу, в глазах учительницы отразился испуг.
— Что произошло? — спросила она подбегая к ним и осматривая ребёнка. — Что случилось?
— Они бросали в неё камни и куски льда, — сверкнул глазами Миррет. — Я случайно из окна увидел.
Пальмира Окетовна ещё раз оглядела говорящего. Пусть он и не её ученик, но на улице мороз...
— Давай мне её, — обратилась она к нему. — Иди на урок, замёрзнешь, я сама с ними поговорю. Я знаю их учительницу.
Только тут Миррет почувствовал, что его и правда трясёт от холода, он отдал Тиру Пальмире Окетовне и, похлопав девочку по руке, убежал в школу.
Убегая, точнее, вылетая из класса, он успел бросить преподавателю лишь что-то невразумительное, и теперь, открыв дверь, лохматый, и замёрзший, и взволнованный, тяжело дыша, он стоял на пороге и растерянно бормотал извинения удивлённому физику, который, во-первых, вообще такого поведения не ожидал, а, во-вторых, не ожидал его от своего самого покладистого и дисциплинированного ученика.
Вернувшись на своё место, всё ещё ощущая зимний холод, Миррет не смог удержаться, чтобы не выглянуть в окно. Пальмира Окетовна ругала мальчишек, а Тира на её руках как-то совсем ослабла и уже не держалась за её шею, как держалась за Миррета, а просто висела.
Внезапно резко повернувшись, Пальмира Окетовна почувствовала, как ребёнок начинает сползать и, едва не уронив девочку, быстро крепко её схватила и с ужасом поняла, что Тира без сознания.
— Я позвонила на работу её отцу, он скоро будет, — услышала Тира чей-то голос, точно сквозь вату. — Как она?
— Плохо, — ответил другой. — Слишком слабая, чтобы прийти в себя надолго. Постоянно отключается. Надо везти в больницу. А что те?
— Винита в бешенстве. Завтра с родителями к директору... Надо же додуматься — камнями! Если бы не тот мальчик...
— Миррет, — слабо сказала Тира, и Пальмира Окетовна и медсестра резко обернулись и бросились к ней.
— Тира? Как ты? — спросила учительница, склонившись. — Всё хорошо, сейчас приедет папа и мы отвезём тебя в больницу. У тебя что-нибудь болит?
— Его зовут Миррет, — повторила девочка, игнорируя все вопросы.
— Ты его знаешь? — уточнила медсестра.
— Это с ним мы лепили снеговика... У него составной алмазный куб... Его тоже на занятия не пускают...
— А... — протянула медсестра, поднимаясь, обращаясь к Пальмире Окетовне. — Я его знаю. Из «12-А».
— Где он? — спросила Тира.
— Он, наверно, уже ушёл, — объяснила учительница. — Понимаешь, он ведь выбежал к тебе прямо с урока... Он замёрз, я забрала тебя и велела ему возвращаться в школу. Он не знал, что тебе стало плохо.
— А он ко мне в больницу придёт? Я хочу, чтобы он пришёл.
— Я обязательно ему передам, — пообещала Пальмира Окетовна.
Тира помолчала, а потом, точно вспомнив что-то ещё, произнесла:
— Его ведь не ругали?
— Кого? Миррета? За что?
— Вы же сказали, что он убежал с урока...
— Не волнуйся, — успокоила Пальмира Окетовна. — За это его ругать не будут.
Раздался быстрый одиночный стук в дверь, и в помещение кто-то вошёл.
— Она пришла в себя? — негромко и взволнованно спросил Дор.
— Да, совсем недавно, — ответила медсестра. — «Скорая» должна вот-вот прибыть.
Дор приблизился к дочке. Едва он успел склониться над ней, как дверь снова, уже без стука, отворилась, и вошёл ещё один человек. Из-под его куртки виднелся белый халат. Он поздоровался, бросил короткий взгляд на Тиру и обратился к медсестре:
— Что произошло?
— Старшие ребята кидали в неё камни, — стараясь сохранять самообладание, в очередной раз объяснила Пальмира Окетовна. — Мы, вроде, не нашли, чтобы кто-то из них попал в неё, но она потеряла сознание прямо у меня на руках!
— У неё очень слабый куб, — добавила медсестра.
— Найдите мне её карточку, — попросил врач, приближаясь к девочке и снимая на ходу куртку, которую бросил на стул. — Здравствуй, — он склонился над ребёнком рядом с Дором. — Как тебя зовут?
— Тира, — ответила девочка.
— Тира? Какое красивое имя. Давай я тебя осмотрю, — он посадил её на кушетке. — У тебя что-нибудь болит?
— Не... — оказавшись без опоры, Тира начала заваливаться на бок, Дор подхватил её и снова уложил. Медсестра подала врачу карточку.
Он пробежал глазами титульный лист с именем и фамилией, прививки, болезни и вновь вернулся к титульному листу. Мужчина сосредоточенно нахмурился, пытаясь что-то прочитать.
— Не могу понять, что у неё за куб, — произнёс, наконец, он. — Похоже на слово «воздух»...
— Это и есть «воздух», — пробормотала медсестра.
Врач медленно поднял голову от карточки на женщину и пристально вгляделся, точно сомневаясь в её рассудительности.
— Да, я знаю, что таких кубов не бывает, — согласилась она, — точнее, обычно не бывает… Но у неё он действительно из воздуха.
Врач ничего не ответил. Он отдал медсестре карточку, Дор одел Тиру и вынес её на руках из медпункта вслед за врачом. Девочка уже не теряла сознания, но всё равно была ещё очень слаба. Дор смотрел в бледное личико с закрывающимися глазами. Почему это случилось именно с его ребёнком?
Её привезли в больницу, подключили к аппарату УлЭИ (ультра-энергетичекого исследования); хотя и ничего не понимал, Дор внимательно всматривался в монитор, на который проэцировалось тело человека в энергетической оболочке, эта оболочка бледно светилась, слабея к краям настолько, что они были бы вовсе неразличимы, если бы не выделялись специально белым. Сбоку, узкой колонкой, условными обозначениями высвечивались параметры куба.
«Средовая твёрдость — воздух
Процентная наполненность — 0,15
Целостность — 1
Отражаемый спектр: 0,74 – 1,08 мкм
Ожидаемое время восстановления:
промежуточного — 48-60 часов
полного — 120-132 часов»
— Похоже, что у неё сильное нервное истощение, — сказал врач за аппаратом, уже оправившийся от шока по поводу воздушного куба. — В норме куб должен светиться равномерно, а у неё он достаточно яркий только ближе к центру. Даже не знаю… Обычно такое бывает, если человек долго защищается кубом, но такие дети этого ещё не умеют, да и воздух бы никак камни не задержал… Она была бы вся в синяках… Я так понимаю, она просто напугалась, а раз куб её такой слабый, девочка не смогла вынести нервного напряжения.
— Что ей нужно? Вы хотите оставить её в больнице? — спросил Дор.
— Хотя бы на несколько дней. Я понимаю, вы хотели бы её забрать, но вы сами видите, в каком она состоянии, и нет гарантии, что она не потеряет сознание снова… Вы, конечно, можете остаться с ней, — добавил он.
Тиру определили в отдельную палату, Дор сам уложил её в постель и дал выпить принесённые медсестрой таблетки. Вечером пришла Ирита с ужином и сменной одеждой для Тиры. Девочка к тому времени уже несколько часов крепко спала, а Дор сидел у её кровати.
— Поешь и иди домой, — сказала Ирита шёпотом, доставая из пакета одну из банок и ложку и протягивая мужу. — Я на работе уже предупредила, что меня не будет. Она ела что-нибудь? — женщина кивнула на дочку.
Дор отрицательно покачал головой.
— Она уснула, как только закончили обследование.
— Что они сказали?
— Что у неё нервное истощение. Слишком слабый куб: перенервничала — и вот результат.
Он оглянулся в поисках медицинского заключения и подал Ирите распечатку УлЭИ с картинкой и пояснениями. Дор наблюдал, как она читала то, что там написано. Дойдя до конца, Ирита вздохнула и подняла глаза. Муж и жена обменялись молчаливыми взглядами. Ирита отложила листки обратно на тумбочку.
— Сегодня вечером и завтра будешь есть — обязательно разогрей, — напомнила она, когда Дор одевался. — Там суп в холодильнике и картошка… — она лихорадочно вспоминала, не забыла ли чего.
— Не волнуйся, я всё найду, — успокоил Дор. Он наклонился и аккуратно, чтобы не разбудить, поцеловал в щёку Тиру, а потом Ириту, прощаясь. — Если что — позвонишь. Я сменю тебя завтра.
Мягко закрылась дверь. В палате царила полутьма, горела только настольная лампа. Ирита смотрела в тёмное окно, выходящее на проспект. Дор, должно быть, сейчас переходит улицу. Женщина ещё раз осмотрела помещение. Взгляд упал на переднюю ножку кровати, возле которой стоял Тирин портфель.
«Ой, надо было отдать Дору», — мелькнуло у Ириты. Она наклонилась и подняла его с пола. Открыла. Там лежал букварь в обёртке из прозрачной бумаги, несколько тетрадок, пенал и старая консервная банка. Ирита достала банку из портфеля и повертела в руках. При довольно невзрачном виде её поверхность странным образом была гладкой и даже приятной на ощупь. Интересно, из-под чего она? Металлические стенки даже не были холодными.
От кровати донёсся шорох. Ирита посмотрела на дочку и увидела, что та приокрыла глаза.
— Мама? — прошептала она. Взгляд девочки упал на банку в руках Ириты. Она медленно высунула из-под одеяла руку и потянулась к ней.
— Ты будешь спать с банкой? — удивилась Ирита.
— Угу… — промычала Тира, вытягивая пальцы. Ирита поколебалась, но всё же протянула дочери её любимую игрушку. С Тиры и так уже довольно стрессов.
Крепко прижав банку к себе, Тира снова закрыла глаза и практически моментально заснула.
Ирита проснулась утром на том же стуле в очень неудобной позе, от которой болело всё тело. Она не заметила, когда вчера задремала, глядя в измученное личико Тиры. Что касается Тиры, то она преспокойно сидела на кровати и с довольным видом уплетала из другой принесённой Иритой банки, которую она сама нашла в пакете, холодную картошку. Её консервная банка лежала на подушке, и Ирите показалось, то ли спросонья, то ли при свете дня, что её стенки, которые после того незабываемого вываривания точно истончились до просвечивания, стали светиться ещё больше.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Ирита.
— Угу, — бодро ответила девочка сквозь набитый картошкой рот.
— Давно проснулась?
— Уууу, — Тира отрицательно помотала головой.
Ирита вгляднула на часы. Одиннадцать. Врач, наверно, заходил и не стал будить её. Надо спросить. Как раз в это время отворилась дверь в палату, и вошёл мужчина в белом халате.
— Проснулись? — удовлетворённо спросил он, смотря на женщину и девочку. — Больничный стул, конечно, не кровать… Вы, я так понимаю, мама?
— Да, — Ирита тяжело поднялась на ноги.
— Я ждал, когда она проснётся, чтобы снова осмотреть, — начал доктор. — Но даже без УлЭИ видно, что ей гораздо лучше, чем вчера. Признаться, не ожидал. Даже восстановление алмазного куба занимает двое суток, не говоря уже о более слабых, поэтому я предполагал, что Тире придётся пробыть здесь несколько дней, но теперь не исключено, что вы сможете забрать её домой даже сегодня вечером.
Он помолчал и задумчиво добавил:
— Вероятно, это потому, что она всё-таки не защищалась им, а просто перенервничала. После защиты он восстанавливался бы гораздо дольше, — врач взглянул на часы. — Готовьтесь, в двенадцать пойдём на УлЭИ.
Он вышел из палаты. Тира протянула матери оставшиеся полбанки картошки с ложкой и полезла в пакет за салфетками.
— Наелась? — спросила Ирита, принимая банку. — Тогда иди умывайся, чисть зубы, — она зачерпнула картошку из банки. Тира достала из пакета вместе с салфетками мыло, зубную щётку и пасту и направилась к умывальнику.
Когда за Тирой пришли, Ирита, как и Дор, выразила желание присутствовать во время обследования. Сняв носки и закатав рукава, Тира забралась на кушетку. Ей подсоединили электроды к лодыжкам, запястьям и вискам, потом включили аппарат, и тут же на экране высветился контур человека в кубе, только на этот раз он светился равномерно. Машина начала анализ параметров.
«Средовая твёрдость — воздух
Процентная наполненность — 1
Целостность — 1
Отражаемый спектр: 0,74 – 1,08 мкм»
— Её куб полностью восстановился, — подтвердил свои предположения врач затаившей дыхание Ирите.
— Значит, она здорова? — спросила женщина.
— Абсолютно. Вечером выписываемся.
Врач включил принтер, и на стол выползла распечатка, которую он отдал Ирите. Потом мужчина подошёл к кушетке, на которой сидела девочка, и снял с неё электроды.
— Как раз завтра суббота, — добавил доктор, — она за два дня отдохнёт, и в понедельник можете смело отправлять её в школу. Пусть только подальше держится от таких ребят, как те.
Когда Ирита с Тирой возвращались в палату, Тира взволнованно что-то искала глазами впереди. В палату она вошла несколько разочарованной. Тира грустно достала из портфеля букварь, взобралась на кровать, раскрыла его на коленях и принялась рассматривать картинки, примостив сбоку остававшуюся на подушке банку. Ирита тем временем спустилась в буфет, и заодно позвонить Дору сказать, что всё в порядке.
Её не было долго. Видимо, или в буфете, или у телефона, а может, и там, и там была очередь. Наконец, дверь медленно и как-то неуверенно отворилась, и, судя по отсутствию звука шагов, тот, кто её открыл, замер на пороге.
Тира подняла голову от книжки: у входа стояла вовсе не Ирита. Это был Миррет, в больничном халате, накинутом поверх школьного пиджака.
— Я думала, ты уже не придёшь… — расплылась в улыбке Тира.
— У нас только закончились занятия, — пояснил Миррет, переступая порог. — Даже последнего урока не было.
Он оглянулся по сторонам.
— Ты тут одна?
Тира мотнула головой:
— Мама пошла в буфет.
— Вы к кому? — послышался женский голос от двери. Миррет резко обернулся. Ирита стояла на пороге, держа в руках несколько пирожков.
— Ко мне, — отозвалась Тира. — Мама, это Миррет.
— Здравствуйте, — сказал парень.
Ирита подошла ближе. В глазах её светилась благодарность.
— Так это вы её спасли от мальчишек? — произнесла она.
Миррет смущённо опустил глаза. Потом посмотрел на Тиру.
— Пальмира Окетовна сказала мне, что тебе стало плохо после того, когда я ушёл. Она сказала, ты спрашивала обо мне. Я так понимаю, тебе уже лучше?
— Мы вечером выписываемся, а в понедельник я иду в школу, — сказала Тира.
— В понедельник? — удивился Миррет. Он вопросительно посмотрел на Ириту. — После того, что мне сказала Пальмира Окетовна, я думал, что её оставят в больнице на несколько дней.
— Все так думали. Даже врач. Её куб полностью восстановился буквально за ночь.
Миррет перевёл взгляд с Ириты на тумбочку и увидел распечатки УлЭИ.
— Можно?
Ирита подала ему листки. Миррет внимательно перечитал вчерашнее исследование и переложил листок вниз.
— Ого! — вырвалось у него, едва он взглянул на сегодняшний результат. — А что, так разве бывает?
Женщина пожала плечами. Миррет быстро просмотрел текст до конца и вернул Ирите распечатки.
— И что, он сказал, почему куб так быстро восстановился? — спросил парень.
— Вероятно потому, что она просто напугалась, а не защищалась кубом, — повторила женщина версию врача.
Даже если Миррету, как, в общем-то, и всем, это объяснение и показалась неубедительным — он промолчал. Всё равно не было ничего лучше. Он приблизился к кровати и сел на стул.
— Чем занималась? — спросил он Тиру.
— Смотрела букварь. Там есть буквы, которые мы ещё не прошли, но я их знаю.
— Значит, тебе будет легче, когда вы будете их проходить.
— А что ты делал? — спросила в свою очередь Тира.
Миррет улыбнулся.
— У нас было шесть уроков. Должно было быть семь, но учитель заболел, и нас отпустили. А то бы я ещё позже пришёл.
Он взял с подушки банку. Приятная на ощупь, точно вовсе и не металлическая, поверхность, казалось, успокаивала.
— Не расстаёшься с ней?
Тира помотала головой.
— А тебя правда не ругали за то, что ты тогда с урока выбежал? — спросила девочка.
— Правда.
— А что это был за урок?
— Физика. Он наш классный руководитель.
— А что такое физика? — заинтересовалась Тира, заинтригованная незнакомым словом.
Миррет пожал плечами:
— Долго объяснять. Законы природы… — «А лучше, подожди, пока начнёте изучать сами», — хотел добавить он, но не стал, справедливо рассудив, что подобная фраза, вместо того, чтобы успокоить, наоборот разожжёт интерес, который он не сможет удовлетворить.
Они продолжали негромко разговаривать. Ирита снова куда-то вышла.
— Миррет, — обратилась вдруг девочка, понизив голос и опасливо оглянувшись по сторонам, — скажи, а почему люди любят «сумерки»?
Миррет пожла плечами и так же тихо ответил ей:
— Я не знаю… А что?
— Я видела, как они растут. Что будет, когда они закроют Солнце?
Миррет, всё это время державший в руках Тирину банку, вдруг вздрогнул и бросил её так, точно она его обожгла. Банка упала к нему на колени.
— Закроют Солнце? — повторил он.
— Обещай, что никому не расскажешь, — ещё тише попросила Тира.
Миррет посмотрел ей в глаза.
— Обещаю…
— «Сумерки» злые. Они хотят нас убить. Я знаю. Они закроют Солнце и съедят нас. Только никому не говори, что я это тебе сказала.
Миррет и сам знал, что об этом никому нельзя говорить. И ещё: он почему-то вдруг этому поверил… Ледяной холодок пробежал в душе.
Неизвестно, куда привела бы эта дискуссия, если бы в палату не вошла Ирита, а за ней Дор.
— Тебя выписывают, — заметил Миррет Тире, поздоровавшись. — Сейчас и врач придёт. — он встал. — Что ж, я пойду…
Миррет отдал Тире банку, попрощался с ней и с родителями и вышел из палаты. Странно. Он никогда раньше об этом не думал. Все знали, что «сумерки» растут. Но никто никогда не задумывался о том, что, в конце концов, они закроют небо. И Солнце. Что тогда будет? А ведь, судя по тому, что они растут всё быстрей, это случится совсем скоро: через несколько лет…
Станет абсолютно темно… Сначала погибнут растения… А потом… Это было страшно. Так страшно, что не хотелось об этом даже думать… даже для того, чтобы найти выход… Потому что какой тут может быть выход? Если сама планета их уничтожает?!

  • Нравится 2

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Хочу продолжения!! :) За-ин-три-го-ва-ло!!!

Можно просто на "ты"
Kup-fun-tor ha`kiv na`ish du stau?(Surak)

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

T`Lara, спасибо. Продолжение уже на подходе.

5
ОБЩАЯ СУММА БАЛЛОВ


 
— Квартира!
— Ты издеваешься надо мной! Я столько слов на «а» не знаю.
— Ну, Миррет, ты же большой…
— Ну так что?! — он вздохнул, мучительно вспоминая. Арбуз, абрикос, акула, абажур… — Архитектор! Архитектора ещё не было.
— Рама, — невозмутимо ответила Тира.
— Опять?! Да ты их специально подбираешь.
Тира с невинным видом пожала плечами. Миррет задумчиво опустил голову на руки. Он думал несколько минут.
— Абракадабра, — вдруг вымолвил он, поворачиваясь к Тире. Взгляд его прояснился и наполнился ожиданием. — Теперь ты помучайся.
— Мне сложнее, — возразила Тира. — Теперь слов на «а» стало меньше.
— А кто этому поспособствовал?
Девочка вздохнула, перебирая в памяти слова и выискивая среди них такое, которое ещё не называл Миррет.
— Как вчера встретили твоё возвращение? — спросил мальчик Тиру. Она посмотрела на него и усмехнулась:
— Не поверили. Пальмира Окетовна решила, что я пришла за домашним заданием и удивилась, что родители мне позволили. Миррет, — голос её посерьёзнел, — мне надо у тебя кое-что спросить.
— Что?
— Только ты не говори никому, ладно?
— Это про «сумерки»?
— Нам сказали, что в следующем году у нас будет рисованье. А я рисовала только дома… — Тира замялась.
— А какая разница? — не понял Миррет.
— Понимаешь, — произнесла она, — воспитательница в садике, Карима Икатовна… ну, ей очень не нравилось, когда я рисовала без «сумерек» всё. Мама с папой сказали, что мне нужно рисовать «сумерки», чтобы… ну, в общем, так надо… А они страшные, я не могу их рисовать.
Миррет задумался. Потом, глубоко вздохнув, он посмотрел девочке в глаза. Он даже не знал, что ей ответить. До пятницы, когда Тира рассказала ему про свои опасения — или про то, о чём она на самом деле знала — он не задумывался ни о чём таком, даже и сам не знал, почему… А услышав, он понял, что это действительно может быть правдой, и он тоже не знал, откуда у него взялось такое знание. Знание настолько ужасное и мучительное, что не хотелось об этом думать, не хотелось об этом знать, но ещё почему-то ему вдруг на мгновение показалось, что он тоже всегда знал это, или чувствовал, или что-то ещё… Но у него не хватало сил признаться себе в том, что он это знает… И в том, что он знает, что знает это. Правда, только на мгновение — ведь откуда на самом деле он мог такое узнать?
— Миррет, что же мне делать? — снова спросила Тира.
Миррет ещё раз глубоко вздохнул, стараясь справиться с начавшей охватывать его паникой, и ответил:
— Я точно не знаю… Но… может, ты попробуешь не думать о том, что это «сумерки», а просто будешь рисовать так, как это делают художники: изображать то, что есть, правду?
— Думаешь, получится? — спросила девочка без уверенности. Миррет пожал плечами:
— Попробуй…
Будь она старше… хоть немного старше — он сейчас завалил бы её вопросами. А так… Выразить свои страхи и сомнения маленькому ребёнку? Но если кто из них и нуждается в защите другого — то это она в его. Потому что какими бы странными способностями, какими бы загадочными знаниями она не обладала — она всего лишь маленькая девочка.
— Миррет, — разбудила его от этих мыслей Тира, — а ты придёшь на новогодний концерт?
 
Четверть закончилась. Пальмира Окетовна раздала табели с оценками, где значились три предмета: математика, чтение и письмо и, кроме них, поведение и прилежание. Финелла Арифековна была права: о кубе здесь не было ни слова. Ну, по крайней мере, пока. Кроме того, в самой нижней графе значилась общая сумма баллов, состоящая из трёхзначного и двузначного чисел, написанных через дробь. У Тиры эта сумма равнялась 200/42.
— Это все ваши текущие оценки, — пояснила Пальмира Окетовна. — Чем больше первая цифра и меньше вторая, тем лучше.
Тира заглянула в табель сидящего рядом Ирлина. У него было 140/33. «Надо спросить дома у мамы», — решила она, пряча табель в дневник.
Новогодний концерт начался не в одно время для всех классов. Малышей отвели в актовый зал к ёлке чуть раньше, где для них было приготовлено отдельное представление. Школьные коридоры были белыми, точно в них, как и на дворе, выпал снег: это ученики оделись в парадную форму по поводу празднования Нового Года.
В актовом зале собралось две с лишним сотни детей: все параллели начальных классов, с первого по четвёртый. Чтобы водить хоровод, им пришлось выстроиться вокруг ёлки в три ряда.Учительница пения играла на пианино, все тацевали. Потом вдруг распахнулись двери, и в зал вбежала девушка в белом платье и голубом полушубке, с косой соломенного цвета. Она ворвалась в круг и, рыдая, запричитала:
— Помогите! Беда!
— Снегурочка? Что случилось? Почему ты плачешь? Где Дедушка Мороз? — заговорила с ней одна из преподавателей.
— Баба Яга заколдовала Дедушку Мороза! — выдохнула Снегурочка. — Рассыпала все ёлочные огоньки! Она хочет, чтобы Новый Год не настал!
— Что же нам делать?
— Нужно отыскать все огоньки. Тогда мы сможем расколдовать Дедушку Мороза, — ответила Снегурочка. — Но я сама не успею... Их слишком много... А злая Баба Яга кругом рыщет...
— Не расстраивайся, Снегурочка, — сказала учительница. — Мы все тебе поможем, и от Бабы Яги спрячем, чтоб она тебя не заколдовала. Правда, дети, поможем?
— Поможем! — отозвался нестройный хор голосов.
— Тогда скорее впустим Снегурочку в круг и будем крепко-крепко держаться за руки и кружиться, чтобы Баба Яга не нашла её среди нас.
Едва Снегурочка стала в круг, раздалась тревожная музыка, и в зал ворвалась Баба Яга с половой щёткой в руках. Вообще-то предполагалось, что ей выдадут метлу, но в самый последний момент оказалось, что метла осталась где-то в подсобке, ключ от которой завхоз носит с собой, а он куда-то ушёл. «Спасибо, хоть не швабра», — ответила девушка, играющая Бабу Ягу, когда ей выдали замену летательного аппарата.
Баба Яга, грозно помахивая щёткой, стала прорываться в круг, но дети быстро кружились и не пропускали её. В конце концов, голова у Бабы Яги закружилась, она запуталась в детях и бессильно опустилась на пол, прижимая ладонь ко лбу.
— Я никогда не найду Снегурочку, — простонала она. — Похоже, праздник всё же состоится...
Учителя стали стыдить Бабу Ягу за её поведение и требовать, чтобы она расколдовала Деда Мороза, а не то дети её совсем закружат, что те с готовностью подтвердили. И тут Баба Яга расхныкалась и рассказала, что хотела испортить праздник, потому что её саму никто не любит и никогда с Новым Годом не поздравляет. Тогда Снегурочка вышла из круга и пригласила вместе с ними отпраздновать Новый Год, если только она обещает исправиться. Баба Яга просияла и согласилась. Она немного поколдовала, и под торжественную музыку в зал вошёл Дед Мороз. Он поприветствовал ребят, Снегурочку и строго посмотрел на Бабу Ягу, но когда она извинилась, он улыбнулся. Потом достал из кармана пригоршню блёсток — ёлочных огоньков — и сыпанул их на ёлку. Они все вместе прокричали «ёлочка, зажгись», и по всей хвое засветились маленькие лампочки. Потом ребята ещё водили хоровод вместе с Дедом Морозом, Снегурочкой и Бабой Ягой. Праздник наступил.
После представления желающие могли пойти домой, но Тира и Альма остались ещё на концерт, они только забрали вещи из класса. Старшим классам сократили уроки. Контингент в зале постепенно менялся. На сцене, куда потащили разную аппаратуру, задёрнули занавес. Потом послышались шипение и визг, как было на первом звонке, шторы раздвинулись. У микрофона стояла ведущая.
— Сколько в году есть праздников — и всё же этот остаётся самым долгожданным, самым весёлым, самым любимым. Праздник, дарящий нам сказку, дарящий кусочек детства. Потому что все мы в Новый Год независимо от возраста становимся немножко детьми и начинаем верить в чудеса. Поэтому этот концерт открывают наши самые маленькие участники. Ансамбль «Солнышко» — встречайте!
Она ушла за кулисы, а на сцену высыпали семеро девочек-пятиклашек в бальных платьях. К их запястьям были привязаны маленькие колокольчики. Они исполняли танец снежинок. После них вышли девочка и мальчик и сыграли сценку, а «снежинки» спустились по ступенькам по-над стеночкой и тихонько друг за дружкой пошли к выходу. Тира посмотрела на двери и увидела в толпе стоящих у порога Миррета.
— Миррет! — позвала она не задумываясь и, когда он обернулся, махнула рукой. Альма толкнула её в бок.
— Тихо, — прошипела она.
— Я забыла... Всё равно тут шумят!
Она снова посмотрела на Миррета и позвала его рукой. Парень прошёл к ним и присел на корточки возле Тириного кресла.
— Привет, — сказал он шёпотом.
— Привет. Это Альма, — она показала на подругу. — А почему ты стоишь у дверей?
— Поздно пришёл, — ответил Миррет. — В библиотке задержался.
— А у нас ещё праздник был, — сообщила Тира. — Мы хоровод вокруг ёлки водили с Дедом Морозом, Снегурочкой и Бабой Ягой. Другие уже домой пошли, а мы с Альмой решили ещё и концерт посмотреть.
Мимо Миррета протиснулись двое, направляясь к розеткам, куда была подключена аппаратура. Он попытался привстать, чтобы пропустить их, но в узком проходе это не сильно помогло. Через полминуты они двинулись обратно, прижав его к креслам. Когда ребята прошли, Миррет встал.
— Ты куда? — спросила Тира, завидев, что он собирается уходить.
— Я тут мешаю, — шёпотом отозвался Миррет. — Вернусь туда, — он кивком головы указал на своё прежнее место.
— Ты будешь стоять весь концерт? — удивилась Тира.
— Так ведь сесть негде. Ну, может, позже немного разойдутся...
— Я могу сесть к тебе на колени, — не растерялась девочка. — Мама с папой всегда так делают, когда в автобусе мест нет.
— На колени? — неуверенно переспросил Миррет.
— Ну да, — Тира уже встала с кресла. — Давай. А мне как раз эта голова сцену не будет закрывать, — она показала пальцем на сидящую впереди девушку. Миррет прижал палец к губам.
— Не надо так говорить, — шепнул он на ухо Тире, беря её на руки.
Концерт подходил к концу, выступали уже двенадцатые классы. Где-то за полчаса до окончания рядом с Тирой, Альмой и Мирретом освободилось место — ушёл один из преподавателей, — и Миррет хотел туда пересесть, но Тира категорически отказалась менять колени Миррета на низкий стул.
— Миррет, — вспомнила вдруг Тира, когда представление окончилось, и народ, вставая, загремел стульями, — нам сегодня выдали табели — ты можешь мне сказать, что это означает, такое большое число?
Она достала из портфеля дневник и протянула парню небольшой листок плотной бумаги.
— Двести на сорок два? — восхищённо переспросил Миррет, увидев цифры.
— Эта чёрточка обозначает «на»? — поинтересовалась девочка.
— Это дробь, — пояснил Миррет. — Делитель. Ну, в смысле... — он вспомнил, что ей надо объяснять это более понятным языком. — Если все твои оценки за эти полгода сложить, то получается двести. А если сложить количество полученных оценок — сорок два. Понимаешь?
Тира кивнула.
— Вот, чем больше у тебя пятёрок, тем больше первое число и меньше второе. А если ты получаешь двойки, то второе число будет больше.
— Понимаю, — снова кинула Тира.
— Значит, тебе надо сделать так, чтобы первое число было как можно больше, а второе не очень большим, то есть получать как можно больше пятёрок. И тогда если первое число у тебя будет самым большим, а второе — намного меньше, ты сможешь давать последний звонок. И у тебя, должен сказать, очень неплохие шансы.
— А у тебя? — спросила Тира. — Ты ведь в выпускном классе, значит, тоже можешь давать последний звонок? Какие у тебя числа?
— Мои числа тебе ничего не скажут, — неловко ответил Миррет. — Там совсем другие масштабы.
Он почему-то (хотя, наверно, понятно, почему) постеснялся признаться ей, что его шансы даже выше Тириных: 449/93, а это почти круглая пятёрка...
 
К концу второй четверти первоклашки из «А» закончили знакомство с буквами русского алфавита и в третьей четверти перешли от «Букваря» к книге для чтения. Там уже были гораздо более длинные, по сравнению с «Букварём», тексты, и меньше картинок, что несколько огорчало.
Прижимая деревянную линейку к странице двумя руками, Левик сосредоточенно читал виднеющуюся над нею строчку:
— Пад га-лу-бы-ми ни-би-сами (он набрал воздуха и сдвинул линейку вниз) ви-ли-ка-леп-ны-ми кав-ра-ми… бли-стя на сон-це снег ли-жит.
Дойдя до точки, он замолчал. Читать продолжила сидящая рядом с Левиком Васта:
— Праз-рач-ный лес а-дин чир-не-ет… и ель сквозь и-ний зи-ли-не-ет… и ре-чка па-да-льдом бли-стит.
Прозвенел звонок с урока. Дети повскакивали со своих мест, преговариваясь между собой, они построились парами перед выходом, чтобы идти в столовую. Пальмира Окетовна незаметно бросила взволнованный взгляд на Тиру и Альму, держащихся за руки: она могла рассадить их за разные парты, но запретить общаться… Сначала она пыталась строить учеников парами так, как они сидели на уроке, но дети, желающие пообщаться не только со своим соседом по парте, не сочли эту идею удачной — в конце концов, в классе поднимался разочарованный вой, и Пальмира Окетовна перестала с ними бороться, надеясь, что за время их путешествия до столовой и обратно Тира не подхватит никакую заразу, если вообще, что-то возможно подхватить.
После столовой их ждало первое серьёзное испытание — проверка скорости чтения в кабинете у завуча. По одному, по списку, они будут уходить в учительсткую, пока остальные будут сидеть в классе. И это тоже принесёт баллы.
Тира сидела, теребя в руках линейку. Она старалась не нервничать. Она же знала, что хорошо читает. Пожалуй, одна из лучших в классе. Сейчас у завуча на время читала Альма. Это значит, что её очередь подойдёт через два человека. Тира отложила линейку в сторону и открыла лежащую перед ней книгу для чтения. Перевернула в конец, где были тексты, которые они ещё не проходили, и беззвучно шевеля губами, начала читать первый попавшийся отрывок. Интересно, она укладывается в нужную скорость? Дверь в класс открылась, и вошла Альма. Тира проводила её взглядом, пока девочка села на место, и посмотрела на Левика, встававшего из-за парты. Когда дверь за мальчиком затворилась, она снова уткнулась в книжку.
Левика сменила Фелина. Когда она вернулась в класс, Тира встала, бросила последний взгляд на книжку и направилась к двери. Она прошла по пустому тихому коридору — везде шли уроки — и подошла к открытой двери в учительскую. Из неё направо вела ещё одна дверь, которая тоже была открыта. Два стола были придвинуты друг к другу в форме буквы «Т». За дальним сидела завуч — кудрявая женщина лет сорока. Никана Свестеговна была совсем не страшная — и всё же некоторые «Б»-шки и «В»-шки её боялись: первых она грозилась за недостаточные старания в учёбе перевести в «В»-класс, а вторые учились настолько плохо, что, как она выражалась, не дотягивали даже до «В»-уровня, опять-таки, из-за недостаточных стараний. Правда, были и те, кто мог претендовать на «повышение». Таких она всегда поощряла.
На столе, стоящем торцом, лежала раскрытая книжка. Тира подошла и взобралась на стул.
— Пелко Тирсина? — уточнила завуч, заглянув в листок. Тира кивнула. — Вот отсюда читай, — она показала пальцем абзац в книге и включила секундомер.
Это было какое-то художественное произведение. Наверно, большое, потому что на развороте страниц не было заглавий. Конечно, о чём в нём говорилось, сказать было невозможно: отрывок в полстраницы, прочитанный Тирой, нёс в себе не так уж много информации.
— Достаточно, — остановила Никана Свестеговна, выключая секундомер, когда девочка уже заинтересовалась. Тира замолчала и перевела дыхание. — Можешь идти.
Девочка слезла со стула, на секунду замерла на пороге, думая закрыть дверь, но потом вспомнила, что та была открыта, и вышла из учительской. Сейчас Тира чувствовала себя значительно спокойней. Она прочитала; прочитала всё, как надо и, кажется, достаточно быстро.
Тира и Альма шли вместе домой. Тира снова распереживалась: результаты проверки скорости чтения будут известны только завтра, и ей предстояло весь остаток дня провести в неведии и догадках. Альму, конечно, тоже волновали результаты, но не настолько: девочка знала, что о праве давать последний звонок она может только мечтать, потому что несмотря на весь ум и старания с её болезненностью шансы стать первой ученицей в классе для Альмы равнялись практически нулю. В общем, у Тиры было две соперницы: Пато Фелина и Авитова Играда.
Старания были оправданы: прийдя на другой день в школу, Тира узнала, что уж в чём-чём, а в чтении она была первой. Фелина, правда, отстала от неё всего на одно слово. А вот Играде не повезло: она так разволновалась, что прочитала текст хуже, чем обычно. Услышав свой результат, девочка расплакалась.
За несколько недель конкурентная борьба обострилась настолько, что Пальмире Окетовне приходилось охлаждать пыл девочек, постоянно напоминая им, глядя на не опускающиеся ни на минуту три руки, что ей надо спросить не только Тиру, Играду и Фелину. Тира и Играда реагировали на эти напоминания достаточно адекватно: терпеливо опускали руки на стол и ждали следующего подходящего момента. Фелина же не делала этого даже тогда, когда Пальмира Окетовна говорила об этом открытым текстом, и в добавок ещё кричала: «Можно я!», так что даже учительница иногда не выдерживала и вызывала её.
— Она не честно поступает, — заявила один раз Тире Альма. — Так Пальмира Окетовна спросит её больше, чем вас и Иградой. И всё только из-за того, что вы не выскакиваете и не кричите, — она задумалась и произнесла: — Может тебе тоже так делать?
— Я так не смогу, — вздохнула Тира. — Пальмира Окетовна ведь просит...
— Она просит не только вас. А в результате из вас троих добивается своего только Фелина.
— Ну ты сама так бы сумела?! — воскликнула Тира. — Или зачем ты мне это советуешь?
— Не сумела бы, — согласилась Альма. — Но ведь все знают, что на самом деле самая достойная из всех — ты. Пока не устроили эту гонку, ты была первой. И ты ею и осталась бы, если бы Фелина не была такой наглой, — Альма глубоко вздохнула. — Почему Пальмира Окетовна не накажет её?
— За что? За то, что она учит? — заметила Тира.
К концу четрерти их баллы практически уравнялись. Девочки, родители и одноклассники, видя это, задавались одним и тем же вопросом: если они уже почти равны, то к концу четвёртой четверти разница может вообще исчезнуть. Как тогда будут выбирать победительницу?
Вопрос решился очень необычным образом. В последний день занятий перед весенними каникулами в класс вместе с Пальмирой Окетовной вошли директор, завуч и девушка из молодёжного центра, та самая, что вела новогодний концерт и первый звонок, а на ёлке для малышей исполняла роль Снегурочки. Теперь уже Тира выучила её имя: Талина.
— Сейчас мы определим, у кого самая большая общая сумма баллов, — объявила Пальмира Окетовна. Тира, Фелина и Играда напряглись. Никто из них не ожидал, что «предвыборная гонка» так стихийно оборвётся. Все рассчитывали ещё на полтора месяца. Пока Пальмира Окетовна вместе со своими спутниками проводила подсчёты в своём журнале, каждая из девочек тоже пыталась мысленно прикинуть, сколько шансов одержать победу именно ей.
С Иградой вопросов не возникло: когда сравнили дроби, стало ясно, что её результат меньше, чем у Тиры и Фелины. А вот с ними вышла заминка. Взрослые озадаченно посматривали друг на друга, ожидание затягивалось. Наконец, завуч негромко произнесла:
— Ну и как мы решим, кто лидирует, если у них дроби равны?
Тира оглянулась на Фелину. Дроби равны? Но не могут же они вдвоём нести колокольчик? Всё равно придётся выбрать кого-то одного.
В журнал заглянул директор. 384/80 значилось напротив Пелко Тирсины и 408/85 — напротив Пато Фелины. Дроби хоть и были равны, но число Фелины оказалось большим...
— В таком случае лидирует Фелина, — заключил директор. В ту же секунду тишину разрезал радостный вопль Фелины. Тира сидела молча, не сводя глаз с Пальмиры Окетовны: выходит, Фелину выбрали только за то, что Пальмира Окетовна вызвала её на пять раз больше, чем Тиру?

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

6
НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ


 
Результат, конечно, расстроил не только Тиру, но и Ириту и Дора, которые тоже надеялись, что именно их дочка получит право давать последний звонок. Что ж, на нет и суда нет. В конце концов, она учится ради знаний и лишившись пусть даже столь почётного права, глупее не стала. В её жизни ещё будут победы. То же самое ответил Тире и Миррет, когда она пожаловалась ему на такое странное решение. Он попытался успокоить её, насколь мог. О том же, что его самого определили лидером и что, таким образом, последний звонок, будут давать они с Фелиной, решил пока что умолчать.
— В конце концов, ваша борьба начала уже пугать даже меня, — заметил Миррет, поправляя мачту Тириного кораблика перед тем, как тот будет опущен в бурлящий поток весеннего ручейка, — хотя я знаю о ней только по твоим рассказам. В общем-то хорошо, что её прервали сейчас.
— Знаешь, наверно Фелина всё равно победила бы, — задумчиво проговорила девочка. — Я бы никогда не смогла так доставать Пальмиру Окетовну и требовать, чтобы меня вызвали.
— Это ещё не значит, что ты хуже неё, — сказал Миррет.
— Я знаю...
Тира аккуратно опустила кораблик в виде небольшого куска фанеры с воткнутой посередине длинной деревянной шпажкой и насаженным на неё бумажным парусом на воду, и та тут же подхватила его и понесла. Тира побежала за ним. На кочке кораблик зацепился за торчащую из земли ветку и перевернулся. Девочка достала его из воды, парус намок и прилип к мачте, но Тира кораблик слегка отряхнула и снова пустила на воду.
Борьба и правда внезапно угасла, точно и не было. Последняя четверть началась в мире и покое. Пальмире Окетовне не приходилось охлаждать ни чей пыл, напоминая, что в классе пятнадцать человек, а не трое. Фелина так расслабилась, что даже схватила две тройки в первую неделю. Играда тяжело переживала поражение. Она тоже стала учиться несколько хуже, но только от расстройства.
— Что с тобой, Играда? — спросила Пальмира Окетовна, когда та у доски слишком долго задумалась над примером. — Ты же это знаешь. Вообще что с тобой происходит в последнее время? Ты ведь можешь учиться намного лучше.
— А зачем? — пожала плечами Играда.
— Как — зачем? — поразилась учительница. — Ты получаешь знания на всю жизнь!
— И всю жизнь я буду оставаться второй из-за таких наглых, как Фелина! — выкрикнула девочка.
— Третьей, — поправили из класса. — Второй была Тира. Ты всё равно не победила бы.
— Ну и что! Пусть лучше Тира, чем эта выскочка! — Играда уже даже не пыталась скрыть неприязнь. Фелина тоже вскочила на ноги.
— Я не выскочка! Кто тебе виноват, что ты глупее?
— Тихо! Сядьте все! Играда, иди на место. Я хочу, что вы учились не только ради последнего звонка. Это глупо. Левик, иди заканчивай пример.
Белокурый мальчик поднялся с первой парты у окна и пошёл к доске, крутя рукой приколотый к пиджаку значок с изображением мультяшного героя. Значок на пиджаке Левика сменился уже третий или четвёртый раз за год. Он менял кумиров, как перчатки, и каждый раз утверждал, что вот это увлечение у него уж точно самое-самое. Но всякий раз, как ни странно, находилось то, которое было ещё «самее». Все снова склонились над тетрадями. Левик взял мел и неспеша принялся дописывать равенство.
— Почему ты не пишешь, Тира? — нервно прозвучал голос Пальмиры Окетовны. — В самом деле, неужели потеря лидерства — такая большая трагедия!
Тира очнулась от мыслей. Вообще, она была полностью согласна с Иградой: Фелина выскочка...
— Я уже решила, — негромко ответила она.
В ней вскипела злость. Ну и ладно, ну и пусть Фелина даёт последний звонок — всё равно она будет лучшей... Тира обернулась на свою ещё недавнюю соперницу. Та тупо перекатывала уже решённый Тирой пример с доски за Левиком. Значит, только ради последнего звонка? Чтобы покрасоваться? Победила и уже стараться даже не пытается. Чтоб ты там ошибок напорола... Интересно, правду говорят, что задачи по математике она дома решала заранее?
В самом конце четверти Пальмира Окетовна заболела. Она болела уже четвёртый день. Заменять уроки приходила Талина, и самое приятное в этом было то, что она совсем не задавала домашнего задания. Кроме того, половину урока чтения она рассказывала сказки. Сказки были необычные, похоже, она выдумывала их сама по ходу действия. Больше всего детям понравилась история про потерявшуюся стихотворную строчку, которую главному герою — стихотворению — пришлось собирать по слову из разных произведений, что оказалось очень сложно, так как необходимо было найти не просто слово, а слово, стоящее в определённом числе и падеже или форме. Случилось это после того, как Полит, пересказывая прочитанный рассказ, сообщил, что не свечей, а «свечков в магазине уже не было».
— Кого-кого не было? — удивлённо переспросила Талина.
— Свечков... — Полит понял, что сказал что-то не то, но не знал, что именно.
— Свечек, Полит, свечек не было, — поправила Талина. — Ты знаешь, как стихотворение потеряло свою строчку?
Мальчик покачал головой.
— Садись, — и она начала рассказ.
— А вот не знало бы стихотворение, как правильно говорить, никогда бы не собрало свою строчку. Так бы и осталось... — закончила она.
Так и повелось: на другой, третий и четвёртый день на чтении её просили рассказать что-нибудь. Но первая сказка оставалась самой любимой.
Васта растерянно стояла у доски. Там мелом крупным детским почерком было написано условие задачи:
«БЫЛО — 15М.
ПРОДАЛИ — ? 5М И 4М
ОСТАЛОСЬ — ?»
Ниже стояло слово «решение». Больше ничего написано не было.
— Ну, Васта, давай ещё раз, — уговаривала Талина.— Что сказано в условии?
— Было пятнадцать метров ткани... — в очередной раз повторила девочка, чуть не плача.
— Так.
— Продали пять метров и четыре метра.
— Так. Что надо узнать?
— Сколько осталось.
— Что нужно для этого сделать? — Талина пристально смотрела на ученицу, надеясь, что чудо, наконец, произойдёт.
— Вычесть, — это тоже сомнений не вызывало.
— Правильно. Что?
— Пять и четыре...
— Вычитай.
К этому моменту они подходили уже в третий раз. И в третий раз Васта под словом «решение» по беловатой от стёртого мела полосе написала:
«5 — 4»...
Похоже, Талина тоже уже была на грани истерики. Сдерживаясь изо всех сил, она подрагивающим голосом произнесла:
— Ну Васта, ну что же ты делаешь...
Васта покорно опустила мел обратно в коробку. Мучить её дальше было бессмысленно.
— Кто поможет? — обратилась она к классу. Несколько человек подняли руки. Опасаясь продолжения истории, Талина решила подстраховаться и, заглянув в журнал, выбрала самого на её взгляд сильного ученика.
— Ну давайте... Вот Фелину определили лидером, она наверняка знает... Да, Фелина?
Откинув назад упавший на плечо хвостик, Фелина гордо поднялась со своего места за второй партой и прошла к доске.
— Надо сложить пять и четыре, — заявила она, глядя на Талину.
— Так, хорошо...
— И вычесть, — добавила она.
— Пиши.
И Фелина написала:
«15 — 5 + 4»
— Что это? — в голосе Талины звучало искреннее изумление.
— Я сложила пять и четыре, — ответила Фелина.
— Ты не сложила пять и четыре, — возразила Талина, совсем сбитая с толку. — Ты вычла из пятнадцати пять и прибавила четыре.
— Ну да, — согласилась девочка, подразумевая, что это одно и то же.
— Ну и что у тебя выйдет?
Фелина быстро выполнила арифметическое действие и дала ответ:
— Четырнадцать.
Голова у Талины пошла кругом. Она уже готова была решить задачу за них, только бы закончилось это сумашествие. Но она не должна была этого делать. Нужно было как-то объяснить — но как? Она глубоко вздохнула, успокаиваясь, встала и прошлась по классу к двери и обратно, остановившись около Фелины.
— Так, — решила она, — Давайте начнём всё с начала. Васта, можешь сесть.
Девочка молча вернулась на своё место. А Талина вытерла тряпкой доску начисто и обратилась к Фелине:
— Возьми учебник и прочитай условие.
Фелина подошла к своей парте, взяла красочный учебник математики и вернулась вместе с ним к доске. На странице прямо над задачей была нарисована улыбающаяся продавщица за прилавком. Она разворачивала рулон жёлтого ситца в чёрный горошек, отмеряя его кудрявой женщине с маленькой девочкой за руку деревянным метром.
— В куске было пятнадцать метров ткани, — произнесла она. — Продали пять и четыре метра ткани. Сколько метров ткани осталось в куске?
— Давай запишем условие, — велела Талина. — Расскажи, что дано?
— Всего было пятнадцать метров, — бойко ответила Фелина, даже не глядя в учебник: условие задачи все уже успели выучить наизусть.
— Записывай.
Фелина взяла мел. Через две минуты на доске слово в слово было вновь написано то самое условие, которое Талина стёрла несколькими минутами ранее.
— Итак, что будем делать? — подытожила она. Фелина отнесла учебник на место и вернулась к доске. Она внимательно смотрела на условие, выискивая что-то, чего она не заметила. В прошлый раз она написала «15 — 5 + 4», и Талина почему-то сказала, что это неправильно. Но как же тогда, если не вычесть? Значит, прибавить?
Фелина взяла мел и под словом «решение» вывела:
«15 + 5»
— Почему плюс пять?! — выдохнула Талина, едва ли не выходя из себя. — Его же продали!
— Но вы же сказали, что вычесть — неправильно...
— Я не говорила, что вычесть неправильно! Я говорила, что пятнадцать вычесть пять и прибавить четыре неправильно!
— А что тогда я должна вычесть?
— Читай ещё раз условие, — бессильно велела Талина.
В этот момент дверь класса отворилась и вошла целая делегация: завуч, директор и с ними уже, видимо, выздоровевшая Пальмира Окетовна. Взгляд Талины посветлел: она поняла, что её пытка окончена.
— Мы пришли узнать, как изменилось положение вещей в этой четверти, — пояснил директор, давая знак сесть вставшим для приветствия ученикам. Сейчас Пальмира Окетовна подсчитает ваши баллы...
Опять? У Тиры появилась совершенно сумашедшая мысль по поводу того, что, возможно, ещё не всё потеряно и есть шанс, что последний звонок будет давать она. С замирающим сердцем девочка смотрела, как учительница, склонившись над журналом, что-то быстро писала. Хорошо, что она не перестала заниматься, как Фелина и Играда...
Фелина. Тира перевела взгляд на продолжающую стоять у доски одноклассницу. Рядом с ней красовалось до безобразия неправильное решение. Тира увидела лицо Никаны Свестеговны, которая очень странно смотрела на написанное, и у неё появилось ощущение, что та готова перевести Фелину прямо в «В»-класс сию же секунду.
— Самый высокий балл у Пелко Тирсины, — объявила Пальмира Окетовна.
— Так у нас, выходит, сменился лидер? — заключил директор. 472/99 — балл был недосягаемо высок. — Что ж, последний звонок двадцать пятого мая будет давать Пелко Тирсина. Поздравляем.
Фелина продолжала сжимать в руке кусок мела, ничего не понимая. Только что лидером была она — и вдруг...Они же не говорили, что ещё придут.
— Но это я должна его давать, — заявила вдруг она. — Я — лидер! Меня определили, вы сказали, что я буду давать последний звонок!
Она возмущённо посмотрела на Пальмиру Окетовну.
— Я не говорила, что ты будешь давать последний звонок, — возразила та. — Тебя определили лидером в конце третьей четверти, но четвёртую никто не отменял. А по результатам всего года лидирует Тира. А с чего вы вообще взяли, что это было окончательное решение? — она оглядела притихший класс.
И правда...
Тира ощутила, как её захлёстывает поднимающаяся откуда-то из глубины волна восторга. Она победила! А Фелина, получившая лидерство в первый раз только благодаря тому, что не давала отвечать другим, не у дел!
Впоследствии Тира подумала, что, может быть, они сделали так специально, чтобы все подумали, что борьба окончена, чтобы посмотреть, кто на самом деле как учится, а заодно и вернуть этот процесс в нормальное русло. Хотя, может быть, это просто так удачно вышло...
Директор и завуч вышли. Талина показала Пальмире Окетовне, что они сделали, сказала Тире прийти на первый звонок минут на пятнадцать раньше, чем другим, и сразу зайти в молодёжный центр и тоже ушла. Пальмира Окетовна отправила Фелину на место и села за свой стол. Прозвенел звонок.
— Завтра у школы на полдевятого, линейка начнётся в девять часов, — объявила Пальмира Окетовна. — Тебе, Тира, надо прийти в восемь пятнадцать.
Собрав свои вещи, дети посыпали из класса. Задача так и осталась нерешённой.

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

7
ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК


 
Тира и Альма с ранцами на плечах вышли из класса.
— Пойдём найдём Миррета, — предложила Тира, светясь от счастья. — Кстати, он мне до сих пор так и не сказал, кто у них последний звонок даёт. Может, теперь скажет?
Они поднялись по лестнице на третий этаж и пошли по коридору. На стенах висели вышитые крестиком и гладью картины с пейзажами и два портрета. На одном из них была изображена девушка в окружении листьев и цветов — наверно, в саду; на другом — две девчушки на полянке в венках из причудливых растений. Оба полотна были выполнены в одной и той же полусказочной манере, похоже, их вышивал один человек.
— А если его тут уже нет? — спросила Альма, когда они подходили к классу.
— Тогда пойдём на четвёртый этаж. Следующий урок у них там.
— Тира?
Они столкнулись с Мирретом прямо на пороге.
— Привет. Мы к тебе. У нас новость.
— Правда? Какая?
Тира очень пристально посмотрела на него и вдруг выкрикнула, почти взвизгнула:
— Я завтра даю последний звонок!
— Серьёзно? — просиял Миррет. Он почувствовал огромное облегчение. Справедливость восторжествовала, ему не придётся давать звонок вместе с этой гордячкой и главное: он теперь может спокойно сказать Тире...
— А кто у вас даёт последний звонок?
— Я.
Тира широко раскрыла глаза.
— Правда? И ты ничего не говорил?
Миррет только пожал плечами. Кому-то может показаться странным, но он был безумно рад, что будет давать последний звонок именно с ней.
— Почему?
— Он не хотел тебя расстраивать, — поняла Альма.
Когда Тира пришла домой, ещё никого не было. Она разулась, подошла к шкафу и достала парадную форму. Белая шёлковая вышивка блестела на солнце. Приложив к себе костюм, девочка подошла к зеркалу. Из-под белого платья выглядывало коричневое, но ничего. Она представила у себя в руке колокольчик с большим красным бантом, как на первом звонке. «Уж я-то буду держать его правильно», — решила она.
Утренние сборы на последний звонок были едва ли не более волнующими, чем на первый. Всё-таки не чья-нибудь, а именно их девочка стала самой лучшей. По этому случаю Ирита изобрела для Тиры новую причёску, в этот раз с одним бантом. Дор запечатлел фотоаппаратом даже этот момент. Ранец в этот раз остался дома за ненадобностью.
На улице оказалось довольно-таки холодно. Не сильно помогал даже жакет. Некоторые люди шли в плащах, но Тиру, конечно, не могли одеть в нечто подобное, учитывая обстоятельства. Поэтому все очень надеялись что вскоре потеплеет.
По дороге в школу зашли на стихийный рынок по-над дорогой, где сейчас в два ряда стояли дачники с цветами, в основном, георгинами. Ещё были две тётеньки с пионами, у троих стояли ромашки. В самом конце ряда была девушка с колокольчиками, Тира направилась именно к ней.
На крыльце почти никого не было. Ирита и Дор остались во дворе, а Тира вошла в здание школы.
Дверь в молодёжном центре была открыта. Миррет, похоже, тоже только пришёл. У него в руках было несколько пурпурных пионов, которые очень ярко выделялись на фоне абсолютной белизны. Талина хотела, было, их представить, но Тира быстренько сообщила, что они уже давно знают друг друга, и Талина кратко ввела их в курс дела.
— Звонок вы даёте в самом конце, вы знаете. Ты пронесёшь её один круг, отдадите мне колокольчик и можете расходиться по классам. Лучше бери на руки после того, как сойдёте со ступеней, тебе удобней будет. Ещё одно. Я забыла вам сказать, чтобы вы приходили без букетов. Ну ничего. Просто найдите и подарите их кому-нибудь сейчас, пока ещё ничего не началось.
— Так что, я не буду дарить цветы выпускникам, как все? — расстроилась Тира.
— В этот раз выпускники дарят первоклассникам цветы, а первоклассники дарят учителю. Так что ты ничего не потеряла, можешь поздравить Пальмиру Окетовну прямо сейчас, — успокоила Талина.
Только это объяснение Тиру тоже не устроило. Хорошо, она подарит Пальмире Окетовне цветы. Но... Девочка представила, как к группе малышей приближаются старшеклассники с цветами, точно так же, как малыши к ним в начале года. Каждому дарят букет, и только она остаётся без цветов...
— Тира, не расстраивайся, — произнёс Миррет, заглядывая в наполняющиеся слезами коричневые глаза. — Я ведь тоже выпускник. Идём. Ты подаришь цветы Пальмире Окетовне, а я — тебе, и ты отдашь маме букет, чтобы он тебе не мешал.
Пальмиру Окетовну они нашли в учительской. Она беседовала с преподавательницей из параллельного класса. Кроме неё там было ещё человек семь. Трудно сказать, что именно они делали, но явно были очень возбуждены. Миррет остался за дверью, Тира вошла внутрь одна. Увидев свою ученицу, Пальмира Окетовна прервала разговор и улыбнулась.
— Здравствуйте, — робко поздоровалась девочка, смущённая таким количеством учителей.
— Здравствуй, Тира. Талина тебе уже всё рассказала?
— Да. Пальмира Окетовна... — Тира протянула учительнице букет.
— Спасибо, — поблагодарила та, беря колокольчики. Неловко улыбнувшись, Тира вышла. Миррет встречал её за дверью.
— Поздравляю с окончанием первого класса, — торжественно изрёк он. Тира взяла пионы и бросилась с ними на улицу.
Людей на крыльце прибавилось. Снова двигали микрофоны, колонки, вытягивали шнуры. Больше всех суетилась Талина. Увидев Тиру, девушка крикнула, не переставая перекладывать листы, как можно было подумать, с текстом:
— Тира, ты уже с другим букетом? — в её голосе звучало лёгкое недовольство. — Поторопись!
Тира подбежала к родителям. Ирита, похоже, хотела, уваидев дочь, что-то спросить, но Тира предвосхитила её вопросы, сунув в руку букет и протараторив:
— Вот нам сказали раздарить цветы заранее я отдала Пальмире Окетовне а Миррет мне потому что они дарят первоклашкам Талина ждёт, — и убежала.
— Всё?
Миррет ждал её около молодёжного центра. Взмокшая Талина подбежала к ним и завела их в комнату. Разгребя рулоны ватманов, она пробралась к стулу, на котором стоял колокольчик.
— Иди на, — сказала она Тире, ставя его на стол. Колокольчик коротко звякнул. Тира быстро подошла и сняла его.
К мощной, толщиной в палец, ручке был привязан шёлковый бант. Наверно, такого цвета были алые паруса, приплывшие к Ассоль. Острые раздвоенные концы ленты спускались вниз по конусу. Колокольчик был довольно увесистым и при ударе язычка о стенки издавал низкий гнусавый звук.
В комнату заглянула завуч.
— Всё нормально, Талина?
— Да, — кивнула девушка. — Никана Свестеговна, заберите их.
Завуч посмотрела на Тиру и Миррета.
— Так, ну вы уже всё знаете, — полуспросила-полуутвердила она. Миррет кивнул. — Идёмте со мной.
Никана Свестеговна вывела их на крыльцо. Ученики уже выстроились по классам, образовав по периметру двора плотную стену. Классные руководители тоже находились рядом. Тиру и Миррета поставили с краю, возле выпускных классов, поэтому чтобы увидеть своих товарищей, Тире надо было пересечь взглядом всю площадку.
Она видела разговаривающую с Иритой Пальмиру Окетовну. Заметив дочь, Ирита помахала ей рукой. Дор щёлкнул фотоаппаратом и исчез за людьми. «Куда это он?» — подумала Тира. Стоявшая в первом ряду Фелина смотрела на Тиру со странным выражением. Наверно, она всё же была уверенна, что эта честь по праву должна принадлежать ей. Длинные волосы Альмы были заплетены в две косы, и Тире показалось, что тёмная прядь у виска стала немного больше за этот год.
Учителя, не прикреплённые к классам, выстраивались на крыльце и уже никуда не уходили. Линейка вот-вот собиралась начаться.
Тира обернулась, услышав характерный «клац» и сразу поняла, куда исчез её отец: Дор обошёл двор вокруг и оказался возле Тиры и Миррета. На фотографии они будут смотреть явно не в объектив, но в таких снимках есть своя прелесть.
— Миррет, улыбайся! — дёрнула его за руку Тира. — Нас папа фотографирует!
Дор чуть-чуть повернул Тиру, так, чтобы было хорошо видно колокольчик, и сделал ещё один снимок, после чего поспешил обратно.
— Вот и закончился учебный год, — послышался, наконец, голос Талины. Снова пошли выступления и речи. Тира видела, как Дор фотографировал танец. Ей очень хотелось попрыгать, чтобы хоть немного согреться, но стоя у всех на виду с колокольчиком в руках, она на такое не решилась и только робко переминалась с ноги на ногу. Заметив её возню, Миррет наклонился к Тире и шёпотом спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Я замёрзла, — ответила Тира.
За её спиной произошло какое-то движение, и через минуту девочка почувствовала, как ей что-то опускается на плечи. Она повернула голову и поняла, что Миррет надел на неё свой пиджак.
— А ты? — посмотрела на него Тира.
— Мне не холодно.
Тира плотнее соединила одной рукой полы.
Когда выпускники понесли первоклашкам цветы, Миррет наклонился и сказал Тире на ухо:
— У тебя тоже есть букет...
— Право дать последний звонок, — услышав эти слова Талины Миррет снял с Тиры свой пиджак и одел на себя, — предоставляется лучшим ученикам школы среди первых и одиннадцатых классов Азкон Миррету и Пелко Тирсине.
Они вдвоём сошли с крыльца. Миррет поднял Тиру и посадил к себе на плечо. Девочка подняла руку с колокольчиком над головой, не забыв сам колокольчик опустить вниз, чтобы язычок не западал. Миррет понёс её мимо стоящих учеников.
«Надо запомнить это мгновение», — сказала себе Тира. В глазах белело от пиждаков, рубашек и платьев. Над головой звучал колокольчик. Тира скользила взглядом по лицам детей. Дор щёлкал фотоаппаратом, но девочка этого не слышала. Внезапно всё закончилось.
Миррет остановился у крыльца и поставил Тиру на землю. Ученики потянулись к дверям школы. Тира отдала Талине колокольчик и, помахав Миррету, отправилась за своими одноклассниками.
Вместе с детьми в класс вошли и родители. Поскольку учеников было всего пятнадцать человек, все прекрасно разместились. Пальмира Окетовна поздравила всех с окончанием учебного года, раздала табели. Кроме того, Тира, Фелина и Играда получили за отличную учёбу и поведение похвальные листы. В конце этого короткого собрания учительница выдала список учебников к следующему году: математика, русский язык, чтение и... энергетический куб. Хотя, почему, собственно, должно удивлять то, что есть такой учебник? Ведь есть же такой предмет. Запретный плод, как известно, сладок. И, услышав название, Тира беспокойно заёрзала на стуле: не оговорится ли сейчас Пальмира Окетовна, что ей и Альме этот учебник приобретать не нужно? Учительница промолчала. Неужели... им с Альмой всё-таки разрешат посещать практику? И тут сзади прозвучал голос Ириты, которая подумала о том же:
— Пальмира Окетовна, а нам этот учебник покупать?
Тира напряглясь ещё больше. Если там практика, на которую её не пускают, то она сможет выпросить книгу у родителей и попробует заниматься сама. Но её надежды были быстро развеяны.
— Да, — ответила учительница. — Он по теории, которую Тира и Альма посещают.
Но в общем, всё было замечательно. И засыпая, Тира вспомнила только одну вещь, которая её несколько встревожила: а как же в следующем году? Ведь Миррет закончил школу...

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

8
ПРЫЖОК С ПАРАШЮТОМ


 
Надо сказать, для Тиры явилось полной неожиданностью, что с последним звонком занятия не всегда заканчиваются. Миррету предстояло ещё пять экзаменов плюс экзамен по энергетическому кубу в экстремальных условиях, который для него был экзаменом только на половину. Дело в том, что тот факт, что Миррет не должен был посещать это занятие ради своей собственной безопасности и безопасности окружающих вовсе не освобождал его от обязанности присутствовать на сдаче экзамена по этому предмету вместе с остальными, только в качестве пассивного наблюдателя. После экзамена по энергетическому кубу, который принимала медкомиссия, на этот день был назначен ещё один, последний экзамен, который, как и все остальные, принимала комиссия из районо.
Экзамен был назначен на девять утра. Это значило, что за пятнадцать минут до начала все три выпускных класса должны собраться во дворе школы, чтобы отправиться на поле, где всё будет проходить. Стоя среди своих одноклассников, Миррет обернулся и заметил маленькую фигурку в ситцевом платье, которая бегом направлялась прямо к нему.
— Что ты здесь делаешь, Тира? — удивился он.
— Это экзамен? — с интересом спросила Тира, переводя дыхание и оглядывась вокруг.
— Ещё нет.Только пойдём.
— А по чём?
— По кубу в экстремальных условиях, — ответил Миррет с оттенком грусти. С одной стороны, он был рад возможности хотя бы полетать, но с другой — смотреть, как другие прыгают с парашютом, когда ты этого не можешь... — А как ты здесь оказалась?
— А, — девочка махнулда рукой. — Я вышла гулять, а во дворе никого нет. Ну, я пошла, смотрю, толпа, а потом тебя увидела. А можно я пойду посмотрю вместе с тобой?
— Со мной? — Миррет пожал плечами. — Вообще-то я не знаю...
— Все собрались? — раздался мужской голос с крыльца школы. — Пошли.
Незнакомый человек в синем спортивном костюме спустился со ступеней, и ученики отправились за ним.
— А кто это? — спросила Тира у Миррета, вприпрыжку догоняя его: шли очень быстро.
— Наш преподаватель, — ответил Миррет. — Только обычно он в лётной форме. Наверно, сегодня с нами будут лететь только инструкторы.
В общем-то, Миррет и сам имел весьма приблизительное представление о том, как у них проходили уроки. Он присутствовал только на первом, где ему объявили от ворот поворот, и остальную картину достраивал исходя из рассказов одноклассников. Практика по кубу в экстремальных условиях была единственным не потоковым предметом по кубу, и все три класса собрали вместе только на экзамен.
Через десять минут они вышли на заросшее травой поле, с трёх сторон которого в два ряда были посажены деревья. С краю поля стояло что-то вроде подзорной трубы на треноге, вокруг неё толпилось человек семь, шесть из них с биноклями на шеях. Ещё стоял складной стол, где лежали бумаги, списки и стояла какая-то коробка. Тира никогда бы не подумала, что члены медкомиссии на работе могут быть одеты во что-то кроме белых халатов. Хотя, конечно, тут они были и ни к чему. В сотне примерно метров от медкомиссии стояло три небольших «кукурузника». Преподаватель, приведший их сюда, велел выпускникам построиться в очередь и зарегистрироваться. Миррет стал в самом конце. Рядом с ним пристроилась Тира. Первые двадцать человек загружались в самолёт. Всего же двенадцатиклассников было пятьдесят семь человек.
Тира наблюдала, как ученики по одному подходили к столу, называли свою фамилию женщине из комиссии, она находила её в списке, ставила галочку и выдавала номерок, который они тут же цепляли себе на спину. Инструктор у самолёта сверял номерок и выдавал рюкзачок с ремешками, который ученик одевал на плечи, после чего заходил в самолёт. Когда двадцатый человек зашёл в салон и дверь закрылась, самолёт покатился по полю, набирая скорость, чтобы взлететь, а ко второму самолёту сразу же выстроилась новая очередь с номерками, которые снова начинались с цифры «1». И им тоже выдавали рюкзачки...
— Тира, ты остаёшься на земле, — повернулся к Тире Миррет, но увидел, что она куда-то исчезла. Он тоже зарегистрировался, напротив него поставили галочку и сказали, что он садится в самолёт с третьей группой, но не прыгает. Миррет посмотрел на самолёт, предназначенный третьей группе: его ещё не начали заполнять, и инструктор с пилотом в последний раз обходили вокруг него, удостоверяясь, что всё в порядке.
Минут через десять заполнился и взмыл в воздух второй самолёт, а на землю из первого стали спускаться первые парашютисты по двое на одном парашюте. Почти мгновенно вокруг сцеплённых спинами людей образовывался куб мутно-дымчатого цвета. Медкомиссия приникла к биноклям, а единственный человек из комиссии, у кого его не было, снимал каждый полёт через подзорную трубу на случай возникновения каких-либо вопросов. Оставшиеся семнадцать учеников выстроились в очередь к последнему самолёту.
Двое уже вошли в салон, когда Миррет услышал знакомый голос:
— А у тебя шнурок развязался!
Рядом стояла Тира.
— Где ты была? — спросил Миррет. — Я думал, ты ушла.
— Так, ходила.
Миррет присел на корточки. Затягивая шнурок, он почувствовал какое-то движение за спиной.
— Что ты там делаешь? — оглянулся он на Тиру. В ответ девочка продемонстрировала ему пожухлый тополиный листик, только что снятый с куртки.
— Миррет, а я могу тоже полететь? — спросила она.
Парень поднялся на ноги.
— Нет, Тира. Я как раз хотел тебе сказать, когда тебя не было, что ты останешься на земле.
— Но почему?
Он вздохнул.
— Тира, — терпеливо произнёс он, — это экзамен. Это не игрушки.
— Но ведь меня отсюда не выгнали? — девочка с надеждой смотрела на него.
Миррет пожал плечами.
— Ну, они, наверно, думают, что ты моя сестра, которую не на кого было оставить. Но это не значит, что ты сядешь с нами в самолёт.
— А если инструктор разрешит?
Миррет не ответил. Через два человека подойдёт его очередь, и Тира сама убедится, что должна остаться.
Он даже не остановился возле инструктора, а просто молча последовал за шестнадцатым человеком в салон. Тира упорно топала следом. Миррет собирался в очередной раз повторить ей, что она не может лететь, но услышал за спиной требовательное «Эй!» и обернулся. Инструктор держал в руках два рюзачка.
— Сестра? — буркнул он себе под нос, мельком взглянув на Тиру. И не дожидаясь ответа сунул рючзачки Миррету в руки. — Одевай. Я ещё следить за вами должен.
Вообще, Миррет думал, что ему рюкзачок не положен. И он даже не предполагал, что Тире тоже разрешат лететь. С какой бы стати? Но выходит, что разрешили, и Миррет, отдав один рюкзачок Тире, одел на плечи свой. Они вошли в самолёт.
В квадратном предбаннике было пусто, но из него вели две двери: одна в кабину пилота и другая в салон. Шестнадцать человек уже разместились на лавочках вдоль стен, Тира и Миррет заняли свободные места в конце.
— А тебе это зачем дали? — шепнул Миррету сосед, показывая на рюкзачок.
— Не знаю, — так же шёпотом ответил Миррет. — Но раз я должен лететь вместе с вами... Наверно, моя сдача экзамена заключается в том, чтобы поносить это в самолёте.
Вошёл инструктор, закрылись двери, и самолёт покатился по полю всё быстрей и быстрей. Миррет повернулся боком, выглядывая в иллюминатор. Самолёт взлетел.
Когда они набрали достаточную высоту и поле внизу уменьшилось до размеров тарелки, инструктор вызвал первую пару.
Со скамьи прямо возле входа встали две девушки, и все трое вышли в коридорчик. Миррет с любопытством смотрел в дверной проём, надеясь хотя бы увидеть, как всё проходит, но тут иснтруктор закрыл дверь, и ему ничего не осталось, как снова переключиться на иллюминатор.
«Кукурузник» описывал над полем круги, а Миррет наблюдал в иллюминатор, как один за другим спускаются на землю яркие прямоугольники парашютов. И вот уже восьмой парашют парит в небе. Сейчас они пойдут на посадку.
Вошёл инструктор.
— Давай, — сказал он, кивая Миррету.
— Что? — не понял тот, отрываясь от иллюминатора.
— Выходите. Уснул, что ли?
Недоумевая, зачем нужно выходить в коридор как раз тогда, когда самолёт идёт на посадку, вместо того, чтобы, наоборот, покрепче пристегнуться к сидению, Миррет встал и пошёл к дверям. Тира семенила следом.
Они вышли в предбанник, и Миррет вопросительно уставился на инструктора. Тот задумчиво оглядывал пару.
— Присядь, — наконец, велел он Миррету.
— Куда?
— На корточки, — похоже, заторможенность парня начала его уже доставать.
Миррет повиновался. Инструктор поставил спиной к спине к нему Тиру и принялся возиться с ремешками. Неприятное подозрение закралось Миррету в душу.
— А что это вы делаете? — спросил он.
— Вальс танцую, — раздражился на него инструктор и ловко пристегнул к рюкзачкам пухлый мешочек. — Держи, а то не найдёшь по рассеянности, — он сунул в руку Миррету кольцо и отошёл.
— Постойте, — внезапно всё понял парень, пытась вскочить на ноги, но с висящей за плечами Тирой это сделать не получилось. — Я не...
— Прекрати дёргаться, — бросил инструктор, подходя к стене. — Сядь прямо. Пошёл!
Этого Миррет не ожидал больше всего. Он думал, что пока их будут вести к двери, он успеет сказать, что не может прыгать, но тут инструктор нажал какой-то рычажок, и в полу открылся люк, в который они с Тирой выпали.
Трудно сказать, от какого чувства в большей степени — от восхищения или от ужаса — у Миррета захватило дыхание. Он мечтал прыгнуть с парашютом, но разве он когда-нибудь думал, что это будет так? Кто-то кого-то не так понял... Смогут ли они долететь до земли, не рассыпавшись в воздухе? Главное — не запаниковать. И чтобы не запаниковала Тира.
Едва он об этом подумал, как вспомнил о том, что вряд ли можно было принять спокойно. Он не знает, как раскрывать парашют. Ну, то есть, он слышал, что надо дёрнуть за кольцо... За какое? Миррет посмотрел на то, которое ему впихнул в руку инструктор. Это? А когда? Сейчас? Они не зацепятся за самолёт? Времени на раздумья не было, и он, глубоко вздохнув, рванул за кольцо что было сил.
За несколько мгновений ожидания нарпяжение поднялось настолько, что когда над головой зашелестел, открываясь, парашют, он заподозрил, что брать себя в руки, наверное, поздно... Жуткая боль пронизала всё тело. «Наверное, так рассыпаются», — обречённо подумал он, невольно зажмурившись. И вдруг почувствовал странную лёгкость. Голос Тиры за спиной подсказал ему, что они всё ещё живы.
— Тебе нравится лететь?
— Лететь? — осторожно открывая глаза, переспросил он. Зелёное поле приближалось к ним. Ветер трепал одежду.
— Ну да. Ты же об этом мечтал.
Мечтал. И, несмотря на шок и испуг, ощущение полёта не могло не захватить. Помимо воли он восхищенно ловил каждое мгновение, пока его ноги не ударились о землю. Он присел, чтобы поставить на землю Тиру. Рядом опускался парашют.
«Кукурузник», на котором они летели, уже находился на поле. Высвобождаясь вместе с Тирой из рюкзачков, Миррет заметил, как к ним бежит медкомиссия в полном составе.
Когда в небе показался восьмой парашют, все были уверены, что он последний. Проследив за полётом, они спокойно опустили бинокли и стали ждать приземления самолёта. Но вместо этого...
— Не понял, — громко проговорил мужчина, наблюдавший в подзорную трубу. — Кто допустил Азкон до прыжка?
Остальные шестеро членов комиссии похватали бинокли. Ошибки быть не могло: это был Азкон Миррет, мальчик, которому запрещено совершать прыжки при любых условиях. И в добавок, у него на спине болталась маленькая девочка, которая, к слову сказать, даже не была соответствующе одета, в лёгком летнем платьице, — хотя никакая одежда её не спасёт, если Миррет активизирует куб.
Затаив дыхание, все наблюдали, как парень с девочкой спускаются к земле. Точно на парашюте летит до краёв наполеный сосуд, из которого нельзя пролить ни капли. Никто не заметил, как третий «кукурузник» сел на поле.
— Всё в порядке с вами? — комиссия из экзаменаторов превратилась в обыкновенных медиков, которые, разговаривая наперебой, бросились осматривать Миррета и Тиру.
К сборищу подошёл инструктор.
— Кому-то плохо? — взволнованно поинтересовался он, но вместо ответа на него вылился шквал возмущения.
— Да как вы могли?!
— Кто позволил вам спускать их на парашюте! Что за самоуправство!
— Ребята могли погибнуть!
Инструктор оглядел членов комиссии с выражением крайнего удивления.
— Как я мог? — переспросил он. — Я отправлял тех, у кого были номерки. Нет номерка — нет парашюта. Если им нельзя было прыгать, то зачем выдали номерки?
— Никто не давал им номерки, — возразила женщина, регистрировавшая Миррета. — Откуда вы взяли?..
— Вот! — инструктор резко развернул Миррета спиной, и все увидели приколотую к его куртке помятую бумажку с числом «17». — И вот! — он содрал бумажку с Тириной спины с числом «18». — Если никто ему их не давал, то как они тут оказались?
Сложный вопрос. Хотя не настолько. Все в немом замешательстве уставились на Миррета.
Остальные ученики разошлись: результаты скажут только завтра. Миррета и Тиру приконвоировали в школу в учительскую. В течении пятнадцати минут кроме комисси там собрались директор, завуч, классный руководитель Миррета и все три преподавателя по кубу: Викур Викурович, Финелла Арифековна и тот, который вёл практику в экстремальных условиях. Прибежала также школьная медсестра. Она наскоро оглядела Миррета и уволокла сопротивляющуюся Тиру в медпункт мерять температуту, давление и пульс. Но девочку, абсолютно уверенную в том, что с ней всё в порядке, сейчас гораздо больше волновала судьба Миррета, которого она, как уже догадалась, сама того не желая, крупно подставила.
— Да не трогал я номерки! — в сотый раз в отчаянии повторял парень. — Не знаю, как они на мне и Тире оказались!
— А кто знает? — сверкал глазами директор. — Ты отдаёшь себе отчёт в том, чем это могло закончиться? Если бы ты или Тира испугались? Допустим, тебе наплевать на свою жизнь — но ставить под угрозу ни в чём не повинного ребёнка...
Миррет посмотрел на Викура Викуровича. Лицо последнего выражало такое разочарование, что мальчику захотелось срочно провалиться сквозь землю — хотя он и знал, что ни в чём не виноват. Преподаватель покачал головой.
— Если бы я двенадцать лет назад мог предположить, что тебя угораздит на такое безумство...
— Что будем делать?
Миррет переводил взгляд с одного лица на другое. На каждом из них читалось, что его готовы убить. Если бы там хотя бы не было Тиры... Нужно было настоять, чтобы она вернулась. Или даже самому отвести, хотя бы к преподавателю.
Дверь в учительскую робко отворилась и вошла наконец-то освободившаяся от медсестры Тира.
— Тира, подожди за дверью, — убитым голосом произнесла Никана Свестеговна.
— Не ругайте его, пожалуйста, — негромко начала Тира, но её перебил Викур Викурович.
— Подожди за дверью, — няпряжённо и настойчиво повторил он, но девочка не двинулась.
— Викур Викурович, я... — она собиралась уже выпались, что это она стащила номерки из коробки, пока все наблюдали в бинокли на полётами, и незаметно прицепила Миррету, когда тот наклонился, чтобы завязать шнурок, но её голос заглушил крик:
— Выйди! Пелко, выйди! — Викур Викурович был вне себя. — Если не хочешь усугубить его положение!
Тира испуганно открыла рот, оглядела стоящих и молнией ретировалась за дверь, надеясь через минут десять вернуться. И натолкнулась на Ириту. Та была бледнее мела.
— Он там? — грозно спросила женщина дочку.
— Мама, подожди, — быстро затараторила девочка, — он не виноват, это всё я подстроила, потому что знала, что он мечтает прыгнуть с парашютом. Я не думала, что его будут за это ругать. Я знала, что если он будет прыгать со мной, то ничего не случится. Помоги ему, пожалуйта, они не хотят меня слушать!
— Постой, постой, — переспросила Ирита, — что значит, ты подстроила? Мне сказали... А ну давай по порядку.
И Тира рассказала ей, как, выйдя гулять, она не нашла никого во дворе и забрела в школу, как увидела там Миррета и пошла вместе с ними на поле, как заметила, что им раздают номерки, которые потом проверяет инструктор и выдаёт какие-то рюкзачки, как Миррету номерок не выдали и она решила, что если стащит его из коробки и незаметно прицепит ему на одежду, то его тоже пустят прыгать, как незаметно развязала ему шнурок, чтобы он наклонился его завязать, как сделала вид, что снимает с куртки листочек, а на самом деле приколола номерок. Как инструктор сам, увидев номерок на спине Миррета и её собственной, выдал и им рюкзачки, а Миррет очень удивился. Как Миррет, догадавшись, что их готовят к прыжку, пытался сказать, что ему прыгать нельзя и как даже она не ожидала, что люк откроется прямо под ними и Миррет не успеет остановить инструктора.
— А теперь они ещё больше сердиты на него за то, что думают, что он сознательно подверг ещё и меня опасности, — закончила Тира. — Мама, скажи им!
Поняв, что говорить что-либо бессмысленно, Миррет замолчал, надеясь, что это поможет ему больше. В то же время он нервно поглядывал на висящие на стене часы, гадая, сколько осталось до окончания экзамена, надеясь, что его отпустят достаточно рано для того, чтобы войти хотя бы последним. Но время шло, а конца обсуждению видно не было. Все были уверены, что он сам тайком взял из коробки номерок, и безусловно, не могли оставить это безнаказанным.
— Никана Свестеговна, — не выдержал, наконец, Миррет, — можно я пойду сдам экзамен? Я сразу же вернусь...
— Не думаю, что мы можем тебя сейчас отпустить, — сказала женщина из медкомиссии, которая его регистрировала. — Никана Свестеговна, пойдите предупредите экзаменаторов... — она мрачно посмотрела на Миррета. — Хотя, конечно, «двойка» была бы просто смешным наказанием за то, что ты сделал.
— Да не делал я этого! — в отчании выкрикнул мальчишка.
Никана Свестеговна направилась к выходу.
— Он правда этого не делал, — послышался женский голос. Отворилась дверь, и вошла Ирита. — Это сделала Тира. Она всё рассказала мне.
— Тира? — поразилась Никана Свестеговна. — Но как ей могло такое прийти в голову?
— Я знала, что Миррет мечтает прыгнуть с парашютом, — пробормотала девочка, входя вслед за матерью в учительскую. — Это я стащила два номерка из коробки. Я пыталась сказать вам...
И Тира снова повторила всё, что рассказала только что матери. В комнате воцарилось молчание. Если раньше не было понятно, что делать, то теперь это стало ясно ещё меньше. Не наказывать же шестилетнюю девочку за то, что она даже не подозревала, чем может обернуться этот её «подарок». Оставалось только всех отпустить.
Молнией Миррет выскочил из учительсчкой и побежал к кабинету, где они должны были сдавать последний экзамен. И взлетев по лестнице на третий этаж, застыл напротив двери, в которой преподаватель ворочал ключом. Сердце упало. Он понял, что опоздал.

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

9
НЕСДАННЫЙ ЭКЗАМЕН


 
Учитель вынул из двери ключ, проверил, хорошо ли она закрыта и только тут заметил Миррета.
— А где все? — не дыша пробормотал парень.
— Где ты был? — спросил преподаватель. — Ушли. Ждали тебя до последнего. Поставили «неудовлетворительно».
— Что же мне теперь делать? Меня задержали...
— Ты не мог хотя бы предупредить кого-нибудь? — заметил учитель. Миррет опустил голову. — Я не знаю, что тут можно сделать. Комиссия записала, что ты не явился. Спроси у Никаны Свестеговны или у директора, как теперь быть. Хотя вообще-то, скорее всего, это окончательный результат.
Ни жив ни мёртв, Миррет продолжал смотреть на учителя. Тот, похоже, несколько смягчился. По крайней мере, он спросил:
— Что тебя задержало?
Парень сбивчиво рассказал про недоразумение на экзамене по кубу.
— Я просил их отпустить меня сюда, но... вы понимаете... Они ведь считали...
Учитель вздохнул.
— Понимаю. Только что же теперь делать?
Миррет посмотрел на него в панике.
— В каком смысле?
— Видишь ли, то, что ты сказал, не входит в список уважительных причин, при наличии которых разрешается пересдача. Если ты не можешь попасть на экзамен, то должен предупредить. Единственное исключение — внезапная тяжёлая болезнь. Ну, или стихийное бедствие. Но, поскольку ты во время прыжка не пострадал... — преподаватель замолчал, видя, как лицо Миррета становится всё бледнее и бледнее.
— Но — они ведь не могут выдать мне аттестат с двойкой? — спросил тот.
— Нет, конечно, — он хотел сказать что-то ещё, но передумал. — Слушай, давай пойдём к Никане Свестеговне, может, она что-то знает.
Они вдвоём спустились в учительсткую. Медкомиссия уже ушла, преподаватели тоже разошлись, но кабинет завуча был открыт. Преподаватель постучался и заглянул внутрь.
— Никана Свестеговна?
— Да, я слушаю.
Он открыл дверь и впустил Миррета.
— Видите ли, когда он пришёл на экзамен, комиссия из районо уже ушла, записав ему «неудовлетворительно». Как нам теперь быть?
Пока мужчина говорил, краска постепенно сходила с лица завуча. Никана Свестеговна медленно встала.
— Кто-нибудь сообщил, почему его не было? — спросила она, стараясь казаться спокойной. Преподаватель отрицательно покачал головой.
По выражениям лиц Миррет начал понимать, что всё очень-очень плохо. И даже если бы беспокойство не отразилось столь явственно на его лице, о его чувствах можно было догадаться. Никана Свестеговна прошлась по комнате, беря себя в руки и твёрдым, рассудительным тоном произнесла:
— Значит так, Миррет. Завтра обе комиссии сюда придут суммировать результаты, и я поговорю с ними, чтобы они приняли у тебя экзамен. Может, они согласятся. Подготовься хорошенько.
Всё бы хорошо, но уж больно подозрительно звучало это «может». И Миррет спросил:
— А... что если... не согласятся?
— Миррет. Иди готовься.
И мальчик понял, что ответ на свой вопрос ему лучше не знать. Они вышли из кабинета, и Миррет услышал, как Никана Свестеговна сняла трубку, набрала номер телефона и произнесла:
— Районо?
Весь остаток дня Миррет провёл за повторением, стараясь не отвлекаться на навязчивые мысли о том, что будет, если экзамен не примут. Он перебрал множество вариантов, но никакого более или менее удовлетворительного ответа в голову не приходило. В конце концов, мальчик решил, что экзамен им придётся принять и принялся за повторение с удвоенной энергией.
Тиру тоже мучило беспокойство. Её увели домой раньше, чем она успела узнать, как всё закончилось и успел ли Миррет на свой экзамен. Тира просила остаться, но Ирита, волнуясь, чтобы дочь не простудилась и не перенервничала, а также всё-таки отчасти сердитая на Миррета за то, что он позволил Тире себя надуть, из-за чего они оба могли пострадать, заявила, что узнать это можно и завтра. Дома она для профилактики напоила её горячим чаем с малиной и посадила парить ноги.
Утром Тира отправилась в школу. Не зная, где именно может быть сейчас Миррет, она направилась к учительской. И ещё издали увидела, как там открывается дверь и из неё выходит светловолосый парень в шоколадных брюках и светло-коричневой рубашке с перекинутым через руку пиджаком и направляется к дальней лестнице.
«12-А» класс собрался к девяти часам у дверей кабинета физики. Не дожидаясь классного руководителя, староста взяла ключ на вахте и запустила ребят. Комиссия из районо была в школе уже почти час, Миррет пришёл к восьми и сначала заглянул к Никане Свестеговне, думая, что, возможно, у него тут же и примут экзамен, но та сказала, чтобы он подошёл после их классного собрания, так что он целый час пробродил вдоль коридора перед закрытым кабинетом.
Пришёл классный руководитель, раздал всем справки с оценками за экзамен по кубу, напомнил, что через неделю выпускной, объявил по этому поводу последнее родительской собрание на завтрашний день и распустил всех по домам. Под мерный гул народ повалил к выходу, а Миррет встал и ожидающе посмотрел на учителя.
— Идём, — кивнул тот.
Полдороги Миррет не решался заговорить и только внимательно изучал рисунок на паркете, но в конце концов, истерзанный беспокойством, спросил:
— Они ведь примут у меня экзамен?
Повисло напряжённое молчание. Наконец, мужчина поризнёс:
— Никана Свестеговна позвонила в районо ещё вчера, она всё объяснила им... Там, конечно, были не в восторге... Понимаешь, твою оценку ведь уже занесли в документацию и всё такое... После этого не так-то легко сыграть назад...
От таких неопределённых объяснений Миррету становилось отнюдь не легче. Если экзамен примут, неужели так трудно просто ответить «да»? У парня складывалось ощущение, что его к чему-то готовят.
— Ну так... они что-то решили? — не выдержал он.
— Я не знаю, — признался преподаватель. И в его голосе звучало очень и очень сильное сомнение.
Они остановились перед учительской.
— Мы не имеем права, — говорил мужской голос за дверью, — вы это прекрасно знаете.
— Но неужели нельзя сделать исключение? Вы ведь знаете обстоятельства. Даже медкомиссия подтвердила, — говорила Никана Свестеговна. — Он наш лучший ученик. Не можем же мы...
— Я очень сожалею, — ответил мужчина, — но это окончательный ответ. Вам известны случаи, когда делаются исключения. Чтобы разрешить пересдачу, надо заводить дело, в котором рассматриваются все обстоятельства неявки на экзамен. И это ваше недоразумение не является уважительной причиной. Вот если бы он сломал себе шею... В конце концов, он мог бы и повнимательнее следить за своей подружкой. А сейчас извините, я спешу.
Дверь открылась. Вышедший из комнаты мужчина коротко взглянул на Миррета и, ничего не сказав, удалился. Миррет переступил порог. Никана Свестеговна смотрела на него с убитым видом.
— Сядь, — сказала она негромко, показывая на стул у стены. Миррет сел, а она прошла к окну и стала смотреть вдаль. Классный руководитель Миррета тоже вошёл и, затворив за собой дверь, остановился посреди помещения.
— Они не хотят принимать у тебя экзамен, — вздохнула Никана Свестеговна, поворачиваясь. И повторила всё, что Миррет уже слышал за дверью. — Я ничего не могу сделать, — тяжело сказала она. — Никто не может. Если бы это зависело от меня, или от директора, или от преподавателя... — её голос вот-вот готов был оборваться.
— И что теперь? — прошептал Миррет, сглотнув вязкий комок в горле.
— Мы... — она отвернулась, избегая смотреть ему в глаза. И не закончила фразу. — Мне очень жаль, Миррет, правда, мне очень жаль. Если бы был хоть какой-то выход...
Миррет перевёл взгляд на классного руководителя. Похоже, тот знал, что Никана Свестеговна собиралась сейчас сказать. Он напряжённо смотрел в пол.
— И поскольку аттестат с «двойкой» тебе выдать не могут, — нервно продолжала завуч, подтверждая мысль Миррета, — то...
Она явно не решалась произнести эти слова. Сердце в груди парня колотилось, как бешеное. Что же ему в таком случае предстоит? В голове не было ни одной догадки. Никана Свестеговна ещё раз вздохнула, и тут её мучения прервал классный руководитель.
— Тебе придётся остаться на второй год, Миррет, — выпалил он на одном дыхании.
Мальчишка так и подскочил. Стул от резкого толчка загремел на пол.
— Как — на второй год? — выдохнул он. — Это... не может быть! Я не могу остаться на второй год! Что значит — на второй год? Да... да меня же засмеют...
Он замер рядом с валяющимся стулом. Завуч грустно смотрела на него.
— Никана Свестеговна, не оставляйте меня на второй год, пожалуйста, — взмолился он.
Завуч приблизилась к нему и положила на плечо руку. Миррет никогда не видел её такой.
— Это не я оставляю тебя на второй год, Миррет.
Мальчик не верил собственным ушам. На второй год. За что? Да он лучше всех знал тот предмет, на экзамен по которому не попал!
Никана Свестеговна снова принялась ходить по комнате.
— Я позвонила им ещё вчера, — сказала она, — мне сразу ответили, что это невозможно, но я надеялась, их удастся уговорить. Хотя, конечно, я знаю порядок. Как глупо вышло!
Миррету казалось это не просто глупым. Это было обидно и несправедливо. Люди гораздо глупее его заканчивали школу без всяких проблем! Миррет почувствовал, что его начинает трясти, и опустился на лежащий стул.
— Значит, это всё? — неуверенно пробормотал он. — Я уже второгодник?
Он вдруг почувствовал себя, точно в печке, и снял пиджак.
— Я уже зачислен в «В»-класс?
Никана Свестеговна посмотрела на часы.
— Думаю, да.
— Хорошо.
Миррет поднялся со стула. Потом одной рукой поднял и стул.
— Мне уже не говорить родителям, чтобы они пришли на собрание по поводу выпускного? — спросил он классного руководителя. Тот растерянно посмотрел на Никану Свестеговну.
— Нет, Миррет, конечно, ты можешь прийти. Просто мы не можем тебя выпустить, как других...
Парень понимающе кивнул, попрощался, открыл дверь и вышел. Он прошёл по коридору к лестнице и сел на ступеньки, положив пиджак на колени. Сил не было ни на что.
— Миррет, — послышался голос у него за спиной. Парень медленно обернулся. Тира. Он снова опустил глаза в пол.
— Я пришла спросить... — пробормотала она, — как твой экзамен...
Мальчик продолжал молчать.
— Ты успел на него? —проговорила Тира.
— Нет.
— Они тебе «два» поставили?
— Да.
— Миррет, — произнесла девочка, подходя почти вплотную, — ты на меня сердишься?
Он помолчал.
— Не знаю... — он опять помолчал и мотнул головой. — Да.
— Я не знала, что так получится. Правда. Я бы никогда в жизни этого не сделала.
— Знаю.
— Миррет, ты когда-нибудь меня простишь? — спросила она, чуть не плача.
Тире показалось, что мальчик, сидя к ней спиной, хмыкнул улыбку. И всё же он не посмотрел на неё.
— Вероятно, — ответил он, и Тира уже не сомневалась, что, по крайней мере, в этот момент он, может быть и грустно, но улыбался. — Конечно, я знаю, что ты этого не хотела, — и Миррет, повернувшись, приобнял её одной рукой за талию. Вся его злость на неё испарилась после этого её вопроса. «Когда-нибудь»... Более открытого, доброго и прямого существа он не встречал.
— А что они тебе сделали? — спросила Тира. Миррет убрал руку и снова отвернулся.
— Ничего хорошего, — неопределённо ответил он.
— А что такое «ничего хорошего»? — уточнила девочка.
— Тира, я не хочу об этом говорить, — попросил Миррет.
— Почему? Тебе больно?
Нет, только ребёнок может так тронуть душу.
— Да, мне больно, — срывающимся голосом произнёс он. — Очень.
— А что они сделали?
— Они... Тира, они оставили меня на второй год.
Голос прозвучал очень странно. Тира заглянула ему в лицо и увидела стоящие в глазах слёзы. Миррет поспешно отвернулся. Молча девочка положила ладошку на его голову и стала гладить. А потом просто обняла его руками за шею.
 
С ужасом Миррет ждал окончания летних каникул, чтобы вновь пойти в двенадцатый класс. Хуже вряд ли можно что-то придумать: лучший ученик школы, дававший последний звонок — и вдруг остался на второй год. И всё-таки, примирившись с неизбежным, вспоминая о прыжке, он не мог не отметить одну странную вещь: они должны были, должны были рассыпаться, потому что он — он точно знал — активизировал свой куб. Он не сказал об этом никому, но не мог об этом не думать.
Его ощущения, когда он активизировал свой куб, были очень похожи на то, что рассказывала Финелла Арифековна, но это не должно было его касаться. Именно так: внезапная резкая боль во всём теле. То, что чувствует человек с более слабым кубом, когда его куб побеждается более сильным. Эти ощущения можно ослабить, если не сопротивляться. Да, если предположить, что у Тиры куб сильнее, чем у него, то всё становится ясно, в том числе и то, почему они не рассыпались. И ведь Тира это откуда-то знает...
Внезапно он осознал всю невероятность этого. Может ли такое быть? Возможно, существует объяснение намного проще и куда более реальное?

  • Нравится 1

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Вещь, которая мне очень понравилась (ага, я это читала до конца :)) и отдельно заинтересовала необычностью мира и основы для сюжета (я имею в виду энергетический куб).
 
Действительно, обычно, когда мы пишем о будущем, мы думаем о том, как может измениться мир внешне, технологически, и забываем, что стремительный прогресс - особенность последних веков. Во времена Античности, Средневековья, не говоря уже о глубокой древности изменения во внешних проявлениях цивилизации накапливались очень медленно. Так что такой вариант будущего мира не только необычен, но и вполне может считаться законной альтернативой сюжетов со стремительным прогрессом.
 
Прогресс же духовный, пока здесь не буду подробно обсуждать, чтобы не спойлерить ;)

Бесконечное Разнообразие в Бесконечных Сочетаниях... :excl:

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Eldfell, спасибо!

Прогресс же духовный, пока здесь не буду подробно обсуждать, чтобы не спойлерить

Я надеюсь, только пока? :)

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

10
ДВА КУБА


 
На линейке первого сентября как не старалась Тира высмотреть знакомое лицо среди стоящих напротив выпускников, ей это не удалось. Миррет просто не пришёл на первый звонок. Тира вполне могла его понять. Если бы её оставили на второй год после того, как объявили лучшей ученицей, ей бы тоже не захотелось показываться лишний раз в школе.
И всё-таки, когда Миррет начал регулярно пропускать школу по нескольку дней подряд, Тира забеспокоилась.
Все ушли на практику по энергетическому кубу, Альма болела, и Тира в гордом одиночестве сидела в классе, выполняя домашнее задание. Дорешав математику, она встала, закрыла тетрадь, проверила карман жакета на наличие мелочи и направилась в столовую за булочкой.
— Я прекрасно понимаю тебя, но это, в конце концов, не разумно, — донёсся из учительской голос Никаны Свестеговны.
Тот, с кем она разговаривала, промолчал.
— Тебя почти не бывает в школе, — продолжала она вразумлять ученика. Тира очень удивилась, потому что знала, каким обычно тоном завуч разговаривает с такими нарушителями. Это можно было услышать, даже не подходя к двери вплотную.Сейчас же она была почему-то не сердита, а расстроена. Да и ученик почему-то не возражал и даже не оправдывался. Она словно говорила со стенкой.
Видимо, у Никаны Свестеговны тоже создалось такое впечатление, потому последней фразой, сказанной ею в этом моно-диалоге было:
— Ладно, иди.
Тира неспеша продолжила путь по коридору и только оглянулась посмотреть, кто же это вышел из учительской. И в следующую минуту ей всё стало понятно.
Из комнаты выходил Миррет.
Увидев Тиру, он как будто несколько смутился. Забыв о столовой, девочка вернулась назад, к нему.
— Привет. А что ты там делал? — она кивнула на дверь учительской.
— Я? — переспросил Миррет. — Да там... — он махнул рукой, — из-за стенгазеты, — соврал, наконец, парень.
— А-а-а... — понимающе протянула Тира.
И тут Миррет не выдержал.
— Ты же знаешь, что я там делал! — воскликнул он, сдерживая злость. — Зачем задавать глупые ненужные вопросы? Ты ведь всё слышала! Слышала? А?
— Слышала, — согласилась Тира. — Миррет, а ты что, пропускаешь школу?
— Тоже решила стать моей мамочкой? — хмыкнул он.
— Ничего подобного. Просто спросила, — обиделась Тира.
— А если просто спросила — то что тебе подсказывают твои наблюдения? Ты меня здесь часто встречаешь?
Она помотала головой.
— Ну вот. Ещё вопросы?
— Да. Если хочешь, можешь меня спросить, что здесь делаю я.
Это замечание Миррета, видимо, несколько пристыдило, и он сказал почти спокойно:
— Это я и так знаю. У вас практика по кубу, и твои учителя своего мнения не изменили.
— Я пробовала подслушивать под дверью, но там ничего не понятно, — сказала Тира. — А в учебнике ничего нет о том, как его активизировать, он только по теории.
«Да ей и не нужен учебник, она и так это умеет, — понял вдруг Миррет. — Она ведь защищалась им, когда мальчишки хотели её закидать камнями. А камни пролетали сквозь неё, они сами говорили! И меня она своим кубом защитила...» Он вспомнил ту странную лёгкость, которая последовала за болью. Это была лёгкость не от полёта, что-то совсем другое, как будто внутри тебя ничего нет. Вот оно значит как — быть воздухом...
Миррет метнулся назад в учительскую.
— Ты куда? — крикнула в догонку удивлённа Тира.
— А? — мальчик затормозил у самой двери. — Надо... кое-что посмотреть... Ты иди, я к тебе потом загляну.
Недоумевая, на что же это такое можно посмотреть в учительской (из которой ты, кстати, только что вышел), Тира продолжила свой путь в столовую. До конца урока оставалось десять минут.
— Ты что-то хотел, Миррет? — спросила Никана Свестеговна, когда он снова вошёл.
— Расписание посмотреть.
— Расписание?! — то ли удивилась, то ли возмутилась завуч.
— Не своё, — успокоил он. На расчерченном листе ватмана значились фамилии преподавателей и кабинеты, в которых они должны были проводить урок. Викур Викурович в списке стоял шестым.
Миррет остановился возле двери в небольшую классную комнату напротив актового зала. На первый взгляд можно было подумать, что там никого нет: настолько было тихо. Прислушавшись же, удавалось уловить приглушённое бормотание. Опершись о стену, Миррет ждал.
Прозвенел звонок, и, спустя минуту, из класса стали выходить полусонные ученики.
— Не представляю, как можно спать и не спать одновременно, — говорила Фелина Сатии, похожей на живую куклу девочке из «Б»-класса, протирая глаза.
Миррет вошёл внутрь. Преподаватель держал в руках ключи, провожая детей взглядом, чтобы закрыть дверь.
— Викур Викурович, можно с вами поговорить? — обратился Миррет, тоже оглядываясь на учеников.
— Что такое, Миррет?
Последний мальчик покинул класс. Викур Викурович опустил ключ на стол.
— Я хотел рассказать вам одну вещь... — произнёс парень. — По поводу того прыжка...
— Я тебя слушаю, — сказал учитель ровным голосом.
— Дело в том, что... Мне кажется, у Тиры на самом деле сильный куб... Сильнее моего. Понимаете, когда нас сбросили с самолёта, я испугался, что не смогу раскрыть парашют. И на несколько секунд потерял над собой контроль и запаниковал, — Миррет умолк.
— Я тебя понимаю, — кивнул Викур Викурович.
— В общем, я активизировал свой куб... Я опомнился слишком поздно, и думал, что мы рассыпемся, но вместо этого... Всё произошло, как нам рассказывали. Я почувствовал резкую боль — и мой куб так и не появился. А вместо него — какая-то странная лёгкость, как будто внутри ничего нет. Я думаю, это и было ощущение Тириного куба...
Миррет остановился, вопросительно глядя на учителя, но тот молчал.
— А зимой её мальчишки хотели закидать камнями, — продолжил парень.
— Да, я слышал об этом. Ты выбежал к ней прямо с урока.
— И они сказали, что камни пролетали сквозь неё. И врачи удивились, что у Тиры нет синяков, как будто ни один камень в неё не попал. А потом я был у неё в больнице и выдел распечатку УлЭИ. У неё было сильное истощение, такое, какое бывает, когда куб долго активизируешь. И знате, мне кажется, они поэтому и продолжали кидать в Тиру камнями: им было интересно, как те сквозь неё пролетают...
Викур Викурович помолчал.
— Знаешь, Миррет, то, что у Тиры не было синяков, конечно, примечательно, но они могли ведь просто в неё не попасть, — заметил мужчина. — Если у них вообще были такие намерения. А может, они напугать её хотели. И это заявление, что камни якобы пролетали сквозь неё — просто попытка оправдаться. Они придумали бы что угодно, лишь бы избежать наказания. Что до твоего прыжка, ты сам сказал, что был в панике. Тебе могло показаться, что угодно.
— Мне это не показалось, — возразил Миррет.
— Миррет, люди находятся в твёрдом состоянии. Не в жидком, не в газообразном, а в твёрдом...
Викур Викурович посмотрел на часы и поднял со стола ключ. Через пару минут будет звонок на урок.
— Если ты так уверен, что всё обстоит именно так, как ты говоришь, — произнёс он, — тогда поясни мне, как так вышло, что вы с Тирой не выскользнули из парашюта — или, вернее, парашют не выскользнул из вас? Вы ведь стали воздухом?
Миррет открыл рот. Об этом он, почему-то не подумал. Ответа на вопрос не было.
 
Тира изо всех сил пыталась сосредоточиться и представить себя каким-нибудь художником — скажем, Леонардо да Винчи. Он нарисовал бы всё, как есть. Он нарисовал бы эти пятна на листьях, эту точно обгорелую кайму по краю, этот тяжёлый чёрно- фиолетовый отлив в небесах... Нет, не получается. Всё равно не нарисовал бы: когда он жил, этого всего ещё не было.
Безуспешно пытаясь не принимать слишком близко к сердцу то, что она собирается сделать, Тира достала из коробки чёрный карандаш, установила стержнем на лист и придавила, намереваясь «закончить» картину, и тут... Резкий шлепок — и на бумаге в чёрных крошках лежит обломок стержня. Ура! Выход найден. Тира по звонку сдала свой рисунок вместе со всеми, зная, что когда на следующем занятии её спросят о «сумерках», она честно признается, что нарисовать их ей было нечем.
Сложив в портфель карандаши, Тира вместе с остальными направилась к двери и прямо за порогом столкнулась с Мирретом.
— Привет. Домой? — спросил он.
— Да, — кивнула Тира.
— Пошли. Нам немножко по пути...
Тира удивлённо посмотрела на него.
— Ты тоже идёшь домой? — в голосе звучало подозрение. — У тебя разве закончились уроки?
— На сегодня — да, — как-то странно ответил он. — Идём поговорим.
И они молча спустились на первый этаж и вышли из школы. Сойдя с крыльца, Миррет вдруг замер. Девочка подняла глаза: он смотрел на неё грустно и как-то серьёзно.
— Тира, я вообще-то попрощаться пришёл, — сказал мальчишка.
— В каком смысле? — не поняла Тира.
— Ну... я ухожу в другую школу. Подальше отсюда, где меня не знают. Где для окружающих можно будет сочинить что-нибудь правдоподобное вместо... Ну, ты знаешь. Там будет знать только руководство школы. Я поживу у бабушки с дедушкой до конца года.
Тира растеряно смотрела на него. Она не знала, что сказать.
— И когда ты переходишь туда? — выдавила девочка, наконец.
— Завтра. Сегодня я здесь был последний день.
Тира смотрела на него долго, прежде чем очень тихо произнесла:
— Почему ты ничего не сказал раньше?
Миррет пожал плечами.
— Не знаю.

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Я надеюсь, только пока? :)

:) Разумеется. Когда остальное выложишь, напишу.

Бесконечное Разнообразие в Бесконечных Сочетаниях... :excl:

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

11
ВИКУР КАРТИРОВИЧ


 
Три класса собрались в актовом зале. Финелла Арифековна, как ни странно, опаздывала на целых две минуты, поэтому у большинства зародилось подозрение, что она уже вообще не придёт, и они предвкушали поход домой ещё минуту спустя. Но едва несколько человек собрались высказать свои подозрения, как дверь отворилась и вошла целая делегация в составе самой Финеллы Арифековны, которая должна была вести урок, второго преподавателя, Викура Викуровича, а также незнакомого пожилого мужчины.
— Мы с Викуром Викуровичем уезжаем на конференцию, — сообщила она, поздоровавшись. — Занятия будет заменять Викур Картирович, это отец Викура Викуровича, — она посмотрела на пожилого мужчину. — Викур Картирович заменит сегодняшнюю лекцию и завтрашнюю практику у группы Викура Викуровича. Практика у моей группы переносится на следующую неделю.
Они быстро попрощались и вышли, так что дети, поднявшись с кресел, попрощались только с их исчезающими за дверью спинами. Викур Картирович прошёлся по залу.
Те, кто занимался в группе Викура Викуровича, тотчас же отметили, насколько они похожи, и не только внешне. Жесты, манера говорить — всё оказалось точно таким же, точно перед ними стоял Викур Викурович лет этак на двадцать пять-тридцать старше.
Викур Картирович закончил объяснять начатую Финеллой Арифековной на прошлом занятии тему о том, зачем нужно знать силу и свойства своего куба, и достал странный небольшой прибор, напоминающий камертон, только он не раздваивался и на вид создавалось впечатление, что он сделан из нескольких плохо перемешанных металлов.
— Это энерготон, — сообщил Викур Картирович, показывая ученикам прибор. — С его помощью можно определить примерную силу своего куба. Он взаимодействует с вашим энергетическим полем и издаёт звук, — Викур Картирович придавил пальцем дно энерготона, но не отпустил. — Чем он выше, тем поле, соответственно, куб, сильнее.
Викур Картирович отпустил палец, и из энерготона ему на ладонь выпал длинный тонкий стержень. В ту же минуту по залу разлился негромкий, но очень высокий и чистый звук, похожий на звук флейты. Викур Картирович поставил энерготон на стол и отошёл — тот замолчал.
— Действует, попадая в поле куба, — пояснил он. — Поэтому в руки брать не обязательно, достаточно просто близко подойти.
Он снова шагнул к столу — и энерготон опять запел.
— Совсем недавно мы очень широко его использовали, пока не изобрели аппарат УлЭИ. Он, конечно, предоставляет гораздо больше возможностей, — Викур Картирович посмотрел на энерготон и улыбнулся: — Зато этот можно носить в кармане. Но от него вот уже семь лет, как отказались как от морально устаревшего.
Викур Картирович замолчал и оглядел детей.
— Тем не менее... Кто хочет попробовать?
В воздух тут же взметнулась рука Фелины. Она подошла к столу, и энерготон тут же взял ноту едва заметно ниже по тону, чем нота преподавателя.
— Сильный куб, — сказал Викур Картирович. — Корундовый?
Фелина кивнула.
Стали выходить другие ученики, и куб каждого из них Викур Картирович определял безошибочно. Видимо, у него был вдобавок музыкальный слух. Тиру терзали сомнения: она могла сейчас проверить, действительно ли у неё сильный куб, как она всегда была уверена, или врачи и учителя правы? Низкую или высокую ноту издаст энерготон?
Прозвенел звонок. Загремели откидывающиеся сидения кресел, ребята покидали актовый зал, но энерготон всё ещё лежал на столе. Викур Картирович разговаривал со старостой «В»-класса. Тира медленно приблизилась к энерготону, сжимая руками ранец, в котором позвякивали о банку шариковые ручки, ножницы и ключи. И, когда до стола осталось сантиметров двадцать, не сводившая глаз с прибора девочка услыхала, как тот издал несколько странный, скрежещущий звук.
Тира невольно отпрянула. Звук исчез. И всё же... ей показалось, что он был достаточно высок. Викур Картирович отреагировал моментально. Он резко развернулся и после секундной паузы спросил:
— Ты из чьей группы?
— Я?
— Какой у тебя куб?
Некоторые из детей тоже обратили внимание на звук и теперь с интересом следили за происходящим. Волнуясь, Тира опустила ранец на отодвинутый от стола учительский стул.
— Подойди-ка ещё раз, — попросил Викур Картирович, заметив растерянность ребёнка, — я что-то не понял...
Тира снова приблизилась к столу, и едва оказавшись в поле её куба, энерготон взял очень высокую, пронзительную, несмотря на негромкий звук, чистую ноту. Лицо Викура Картировича выразило очень странную смесь эмоций: удивление, восторг, непонимание и облегчение. Он не сразу заговорил.
— А, рядом с тобой, наверно, кто-то проходил...— сказал, наконец, он.
— Когда? — ничего не поняв, спросила Тира.
— Первый раз, когда заскрежетало... Это были помехи.
Девочка пожала плечами: может, и проходил... ей не до того было.
— Такое бывает, когда энерготон попадает в поле действия нескольких кубов: неадекватные звуки. Хотя скрежета я ещё не слышал. Иногда он потрескивает, если куб составной... — Викур Картирович, скорее всего, объснял всё это сам себе, хотя и обращался к Тире. И это понятно: он находился в замешательстве, ведь...
— А почему такой высокий тон? У алмазного он ниже. Гораздо ниже... Я вообще не знал, что он может так пищать... Какой у тебя куб? Из чего?
— Из воздуха, — затаив дыхание, ответила Тира.
— Плотный воздух? — ясно, что Викур Картирович об этом уже слышал. Наверно, от сына. — Ты Пелко Тира?
— Да.
Викур Картирович очень внимательно на неё посмотрел, и девочка перестала даже дышать, а потом коротко произнёс, как само собой разумеющееся:
— Завтра приходишь на занятие с группой Викура Викуровича.
Как заворожённая, Тира едва заметно кивнула головой, наощупь дотянулась до ранца и вышла из зала.
И застыла посреди коридора: её пустили на практику по кубу!!! Причём в сильную группу.
 
Группа из шестнадцати детей под предводительством Викура Картировича вошла в аудиторию напротив актового зала. Из одного класса с Тирой здесь было четыре человека, остальных она не знала. Дети расселись по одному за парту, на счастье, они были расставлены компактно и несмотря на небольшие размеры класса, мест хватило на всех. Делалось это для того, чтобы в случае — хотя такое бывает очень редко, — если ученик вдруг непроизвольно активизирует свой куб, которым ещё не может управлять, не помешал соседу.
Тира заняла единственную оставшуюся свободной в двух рядах восьмую парту у окна. В ряду напротив сидел мальчик немного неопрятново вида с подбитой губой. Тира решила, что он, наверно, из «В»-класса и совсем недавно с кем-то подрался. У неё было ощущение, что все, или, по крайней мере, большинство тех, кто там учится, не просто слабые ученики, но, в добавок, задиры и лентяи.
Девочка за первой партой у двери, яркая и очень хорошенькая, точно кукла, живо говорила что-то сидящей за ней Фелине, круто развернувшись на стуле. Толстые косички, в которые были заплетены её пышные в мелких волнах волосы, с огромными бантами, торчали с стороны.
За первой партой в Тирином ряду сидела Васта. Через парту за ней находился сосед Альмы, а прямо перед Тирой сидел Ирлин — друг Левика, такой же любитель значков и наклеек, с которым Тиру посадили ещё в первом классе, и теперь она понимала, почему.
Прозвенел звонок на урок. Викур Картирович закрыл дверь класса и остановился у доски, глядя на учеников.
— Итак, вы продолжаете осваивать состояние транса, — произнёс он. — Садитесь удобно, расслабляйтесь. Что делать, вы знаете; я введу в курс дела Тиру.
Зашумели отодвигаемые стулья, каждый устраивался так, как ему нравилось. Викур Картирович неспеша, оглядывая учеников, прошёл в конец класса и остановился около Тиры.
— Тебе для начала нужно научиться расслабляться, — сказал он вполголоса, чтобы не мешать остальным. — Сядь удобно и закрой глаза. С первого раза не получится, но ты не расстраивайся, потренируешься дома.
Тира откинулась на спинку стула, но тут Викур Картирович остановил её:
— Повернись ко мне лицом.
Стараясь не шуметь, Тира встала, поставила стул боком к парте и снова опустилась на него. Викур Картирович согласно кивнул. Девочка откинулась на спинку и закрыла глаза.
— Представь, что твои руки и ноги тяжелеют, — негромко начал преподаватель. Инструктируя Тиру, Викур Картирович продолжал поглядывать на ребят, следя, чтобы всё шло, как надо.
Нельзя сказать, чтобы испытываемые ощущения Тире нравились. Повинуясь словам преподавателя, она старалась вызвать у себя ощущение приятной тяжести и расслабиться, но вместо этого ей казалось, что она придавлена тяжеленными плитами, из-под которых очень хотелось высвободиться. Она не было уверена, что то, что она переживает, поможет ей расслабиться.
Минут пятнадцать спустя он, шепнув Тире, чтобы она продолжала сама, и не пугалась, отошёл к учительскому столу, достал две металлические палочки и проведя одной по другой, извлёк преотвратительнейший звук, услышав который, большая половина детей подскочила на сиденьях и открыла глаза. Преподаватель внимательно оглядел проснувшихся, запоминая, потом тех, кто не шелохнулся, положил палочки и подождав, пока все примут прежние положения и закроют глаза, вернулся к Тире.
Она тоже удивлённо и испуганно смотрела на него. Девочке хотелось спросить, для чего это было нужно, но она не решалась нарушить тишину, в которую класс снова погрузился буквально спустя несколько мгновений. Всё же Викур Картирович, видимо, прочитал этот вопрос на её лице, потому что он наклонился к ней и шепнул:
— Так надо. Потом поймёшь, чуть позже.
Тира снова откинулась на стул, но глаза не закрыла.
— Закрывай глаза и расслабляйся. И следующий раз постарайся не пугаться, чтобы не отвлекаться, а я тебя предупрежу.
Тира продолжала на него смотреть. И, наконец, решилась сказать о том, что её беспокоило:
— Викур Картирович, — прошептала она одними губами, и преподаватель наклонился ближе к ней, — а это обязательно — ощущать тяжесть? Это так неприятно...
— А что бы ты хотела ощущать? — спросил он.
— Лёгкость.
— Хорошо, — согласился Викур Картирович.
Это было гораздо приятнее. Ощущение невесомости — ты можешь плыть по воздуху куда захочешь. Она перестала ощущать руки, ноги, всё тело. Она стала бестелесной, ей даже не нужны были указания преподавателя.
Так Тира летела в небе — и вдруг послышался далёкий-далёкий звук, и в ту же секунду ото всюду ей в глаза хлынули потоки золотого света, и она закружилась в них. Девочка не чувствовала, как разбудивший учеников после второго скрежета палочками друг о друга учитель подошёл к ней и, подняв её руку за запястье, уронил обратно на колени, и та безвольно упала.
Викур Картирович прикоснулся к плечу Тиры и настойчиво позвал.
Она открыла глаза.
— Всё? — спросила девочка.
— Да, — Викур Картирович был несколько удивлён. — Должен сказать, твои дела обстоят гораздо лучше, чем я ожидал: ты смогла послностью раслабиться уже на первом занятии.
— Викур Картирович, — произнесла Тира, — а что это был за золотой свет, когда я услышала какой-то далёкий звук?
— Далёкий звук? — переспросил Викур Картирович. — Когда?
— Сейчас. Перед тем, как вы меня разбудили.
Викур Картирович пожал плечами,а потом вдруг спросил:
— А ты скрежет слышала?
Девочка покачала головой.
Начавшее, было, проходить удивление учителя, вернулось и даже усилилось.
— Ты вошла в состояние транса...
Теперь — Тира понимала — её с практики по кубу никто не посмеет выгнать.
 
Начало следующей недели несло с собой результаты за работы по рисованью. Пальмира Окетовна раздала рисунки; под картинкой Тиры красовала аккуратная «пятёрка». Видимо, учительница решила, что отсутствие «сумерек» — просто дело случая: дело в том, что подобную провокационную картинку они рисовали впервые.
И всё же вполне ожидаемый вопрос прозвучал. Вернувшись к учительскому столу, Пальмира Окетовна посмотрела на Тиру и произнесла, впрочем, вполне спокойно:
— Ты не рисовала «сумерки» специально?
— У меня сломался чёрный карандаш, — выдала Тира готовый ответ.
— Ты могла у кого-нибудь попросить, — заметила учительница.
— Я собиралась, но был конец урока, и я не успела.
То ли Пальмира Окетовна оказалась менее подозрительной, чем Карима Икатовна, но объяснение её вполне удовлетворило.
И вскоре в доме не осталось ни одного целого чёрного карандаша. Одноклассники тоже быстро перестали ей их одалживать: экзекуции не переживал ни один. Дважды Тира умудрилась сломать даже древко. Внешне всё выглядело идеально: девочка очень сильно стремилась нарисовать «сумерки». Школьный психолог откопала какой-то экзотический диагноз: «повышенная любовь к «сумеркам» и срочно начала её лечить: теперь Тире официально запрещалось их изображать. Кроме того, раз в неделю она ходила на занятие, где вдвоём с психологом «училась» находить прекрасное во всей остальной окружающей природе.
Увенчивало идиллию то, что Викуру Викуровичу, таки правда пришлось взять её в группу.
Когда он и Финелла Арифековна приехали с конференции и появились прямо в конце второй заменяемой Викуром Картировичем лекции в актовом зале, Финелла Арифековна «обрадовала» свою группу, что завтра у них будут два занятия подряд, а Тира слышала, как Викур Картирович, рассказывая сыну о том, что практика в его группе прошла нормально, упомянул:
— Да, кстати, Викур, у тебя учеников прибавилось. Вот эта девочка, Тира.
В ответ Викур Викурович широко раскрыл глаза в ужасе и на несколько мгновений онемел.
— Зачем ты её взял? — выговорил, наконец, он.
— Между прочим, она прекрасно справилась, — добавил Викур Картирович восхищённо. — Представь себе, вошла в транс на первом же занятии!
— Как это — вошла в транс? — захлопал глазами сбитый с толку учитель. Он даже на время позабыл о том, что Тире было запрещено посещать занятия. — Она не могла сразу войти в транс! Это не под силу людям даже с очень сильной энергетикой, для этого надо тренироваться...
— Это действительно было, Викур, ошибиться я не мог, — уверенно сказал Викур Картирович. — Надеюсь, ты доверяешь моему опыту?
— К-конечно... я доверяю твоему опыту, — память и здравомыслие начали к нему возвращаться, и теперь мужчина не знал, какой вопрос задать первым. — Но почему вообще ты взял её на занятие! — вырвалось у него. В следующую секунду Викур Викурович взял себя в руки и заговорил спокойнее:
— Я же говорил тебе, что у неё слабый куб, что ей нельзя его активизировать. Что мне теперь с ней делать?
— У неё не слабый куб, — возразил Викур Картирович. — У неё куб посильнее моего будет.
— У тебя алмазный, — машинально вставил сын.
— Я знаю. И с чего вы вообще решили, что это слабый куб? Если этой средовой твёрдости нет в градации, это не значит, что её нужно рассматривать как самую слабую. Я проверял её энерготоном, — он заметил неодобрительное выражение на лице сына, — да, да, тем, которым давно не пользуются. Так вот, этот «морально устаревший прибор» выдал такую высоккую ноту, которой я ещё в жизни не слыхал. Почему-то в ваших УлЭИ этого не предусмотрено.
— В УлЭИ предусмотрено многое другое, которое с успехом заменяет звуковые эффекты, — ответил Викур Викурович.
— Выходит, не с таким уж большим успехом, раз врачи прохлопали такую важную деталь. Ну да ладно, не веришь мне — ты сам учился на этом приборе, позови её, она не ушла — Викур Картирович кивнул на не сводящую с них глаз Тиру, — и сделай всё сам.
Викур Картирович протянул сыну прибор, который всегда носил с собой. Тот взял энерготон, нерешительно покрутил в руках; желание убедиться во всём самому победило, и он крикнул Тиру.
Девочка поставила ранец на одно из кресел и приблизилась к спорящим. Викур Картирович отошёл на пару шагов, чтобы своим кубом не мешать. Викур Викурович нажатием на дно энерготона выщелкнул стержень — энерготон тут же запел — и протянул его Тире.
— Возьми подержи.
Когда энерготон оказался в поле двух кубов одновременно, звук стал менее ровным, задрожал, но Викур Викурович быстро отошёл, и окружающие услышали пронзительно высокую чистую ноту. Энерготон пел примерно с минуту, пока Викур Викурович забрал его у Тиры и вставил обратно стержень.
— Ладно, — произнёс он, отдавая энерготон отцу, — можешь приходить на занятия. Но, думаю, нам надо поставить вопрос о твоём кубе на совете и исследовать его ещё раз на УлЭИ.
Дома Тира огорошила этой новостью Ириту.
— Мама, а у меня на самом деле сильный куб, — заявила Тира матери, едва та вошла. Ирита так и застыла на пороге обутая, в полурасстёгнутом пальто. Дрожащей рукой стащила с головы шапку. И, наконец, произнесла:
— Кто тебе это сказал?
— Меня учитель проверил энерготоном, — ответила Тира. — Знаешь, как он запищал? Пи-и-и-и! — Тира буквально завизжала, имитируя прибор.
— Энерготоном? — повторила Ирита, спотыкаясь, пытаясь вылезти из сапога. — Их же уже давно не используют.
— А у него был. Такая толстая палочка, а внутри тонкая палочка... Он нам его показывал, а потом все, кто хотел, подходили и пробовали, а потом я тоже подошла, и он сказал, чтобы я приходила на занятия по кубу... И я сразу вошла в транс, и он очень удивился.
Ирита в одном сапоге и полурасстёгнутом пальто опустилась на стул в прихожей.
— Он сказал, что у тебя сильный куб? — переспросила женщина. — Это точно?
Она чувствовала слабость и нервную дрожь. С самого рождения девочки Ирита жила в страхе её потерять. То, что дочь до сих пор жива и здорова, представлялось невероятным везением, счастьем, которое может в любой момент оборваться. Никто не верил, что Тира долго проживёт. Она и хотела, и боялась поверить, что сказанное дочерью — правда.
Ирита тяжело поднялась с табурета, сняла с ноги второй сапог, расстегнула до конца, сняла и повесила в шкаф пальто. Убрала в шкаф шапку, повернулась к зеркалу и долго смотрела в него, а потом направилась в ванную. Только тут силы её оставили, она включила воду и разрыдалась, опершись одной рукой о раковину.
Через полчаса пришёл Дор. Тира слышала в другой комнате, как родители разговаривают приглушёнными голосами. Безусловно, мама рассказывала всё папе. И Тиру мучило подозрение, что они оба плакали, хотя и пытались это от неё скрыть.
Тира достала из ящика стола конверт. Два дня назад от Миррета пришло письмо. Девочка вынула из портфеля другой конверт, чистый, который купила по дороге из школы, взяла в руки ручку и стала переписывать адрес. Обязательно надо рассказать ему про куб.

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

12
ОДНО МАЛЕНЬКОЕ «НО»


 
Через несколько дней в школу прибыла медкомиссия вроде той, которая принимала у Миррета экзамен. Семь человек, профессоров, докторов наук собрались в школьном медпункте, чтобы ещё раз исследовать куб девочки. Пальмира Окетовна после уроков сама привела Тиру в кабинет.
На стол был водружён громоздкий прибор УлЭИ, с которым возились двое профессоров, проверяя и настраивая. Остальные пятеро вместе с медсестрой изучали за столом Тирину карточку. Все были в белых халатах, и у каждого члена комиссии на груди был приколот бэйджик с фамиллией, инициалами и учёным званием.
Посреди комнаты стоял стул. Тира поставила портфель на сидение и устроилась рядом. Два профессора, наконец, закончили с УлЭИ и присоединились к коллегам.
Настала тишина. Все восемь человек расселись за столом, и один из них, видимо, голова комисии, произнёс:
— Мы здесь собрались, чтобы ещё раз пересмотреть вопрос о твоём кубе, Тира. Мы проведём небольшое обследование.
Девочка кивнула головой.
— Для начала, — он передал сидящей в торце стола медсестре энерготон, точно такой же, как приносил на занятие Викур Картирович, — возьми и подержи его несколько минут.
Медсестра взяла энерготон, встала с места и подошла к Тире. Ловким движением женщина выщелкнула стержень и, протянув зазвучавший прибор ребёнку, отошла. Но в этот раз, вместо того, чтобы, оказавшись в руках Тиры, взять высокую чистую ноту, энерготон почему-то издал звук несколько ниже и заскрежетал, как первый раз на лекции Викура Викуровича.
От неожиданности Тира выпустила его из рук, прибор замолк и покатился по полу, девочка вскочила со стула и, догнав его у окна, подняла. В этот раз скрежета не было, тон был таким, как Тира и ожидала.
На лицах присутствующих отразилось удивление.
— Походи по кабинету с ним, — попросил голова.
Тира прошлась с энерготоном от окна к двери, потом снова села на стул. И тут же звук сменился с ровного на более низкий и скрежещущий. Тира удивлённо огляделась. За спиной был только портфель. Голова медкомиссии встал.
Профессор вышел из-за стола и подошёл к девочке.
— Что в ранце? — спросил он минуту спустя.
— Что? — не поняла Тира.
— Живность есть какая-нибудь? — пояснил профессор. — Мыши, крысы, тараканы в спичечных коробках, птички, божьи коровки, червяки?
Девочка помотала головой.
— Электроприборы, батарейки?
— Нет.
— Сильные магниты?
— Нет.
Мужчина задумчиво сложил руки на груди.
— Растения? — последнее скептическое предположение. Тира снова отрицательно помотала головой.
Подошли ещё двое членов комиссии. Ребёнок наблюдал, как взрослые переглядываются друг с другом и строят догадки.
— ...никогда такого ещё не было...
— ...правда, они давно не используются...
— ... но чтобы ни с того ни с сего...
— ...портфель тут не при чём, даже поломанный прибор не может так реагировать на портфель...
— ... нельзя с уверенностью сказать, чтобы куб сильнее алмазного...
— ...да, звуки очень странные...
— ... если бы не скрежет...
— ... его нельзя снимать со счетов...
— ... но явно не слабее алмазного...
— ...да, тон даже при скрежете очень высокий...
— ...и энергетика не может так скакать...
— Ты волнуешься? — повернулся вдруг к Тире один из профессоров. Девочка пожала плечами.
— Надо проверить на УлЭИ. С энерготоном.
Тиру подключили к аппарату. На экране появилась уже знакомая картинка человека в светящемся кубе и строчки:
«Средовая твёрдость — воздух
Процентная наполненность — 1
Целостность — 1
Отражаемый спектр: 0,74 – 1,08 мкм»
Зафиксировав данные, один из членов комиссии протянул Тире энерготон, и прибор высоко и чисто запел.
— Дайте ей портфель, — попросил тот же человек.
Едва ранец поставили под кушетку, звук понизился и заскрежетал. Картинка на мониторе не изменилась. Надписи — тоже. Кроме одной: процентная наполненность вдруг стала равняться 4,65.
— Четыреста шестьдесят пять процентов? — изумлённо прочитал работающий за аппаратом. Остальные вообще молчали. — Откуда тогда более низкий звук и скрежет?
— У тебя точно там нет батареек?
— Размером с Днепрогэс, — негромко съёрничал кто-то.
Профессора молча переглядывались. То, что происходило, происходить в принципе не могло. Понижающийся звук говорил об ослаблении энергетики, скрежет — вероятно, о каком-то нарушении куба, в то же время процентная наполненность тем выше, чем сильнее энергетика. Не могла же она ослабляться и усиливаться одновременно? Уже не говоря о том, чтобы усиливаться настолько, чтобы фактически равняться нескольким кубам!
Одним словом, очень странно действует на человека тяга к знаниям.
Под дверью кабинета дочку ждала отпросившаяся с работы Ирита. Как только Тира вышла, Ирита заглянула внутрь.
— Мы ещё ничего не можем сказать вам, — предвосхитил её вопрос глава комиссии. — Мы должны обдумать результаты.
— Но у неё по крайней мере сильный куб? — она замялась. — Сильнее, чем думали?..
— Да, у неё, по-видимому, очень сильный куб, — согласился профессор, — но точнее сказать мы ничего сейчас не можем.
Решение с Тириным кубом затянулось. Прошло несколько недель, но комиссия не объявлялась и результаты не спешила обнародовать.
Учебный год близился к завершению.
— Сейчас, когда вы научились входить в транс, наступает самый важный этап обучения, — произнёс Викур Викурович, сложив на груди руки. — Прежде чем активизировать куб, вы должны научиться правильному распределению энергии в органах.
Это было очень необычно. Ученики привыкли, что на практике они в некотором смысле ничего не делают — если не считать того, что тренируются в расслаблении, проще говоря, отдыхают, — а сейчас учитель, кажется, собрался почитать им немного теории.
— На это уйдёт шесть лет обучения. Мне придётся ознакомить вас сначала с азами, а потом дать более глубокие знания по анатомии и физиологии, чтобы вы могли сами делать выводы, от какого органа и в каком количестве в данный момент вы можете взять энергию. Активизировать куб мы с вами начнём только в девятом классе.
По классу пронёсся разочарованный гул.
— Итак, запомните первое, — Викур Викурович взял мел и вывел на доске жирную «единицу», — Никогда ни при каких обстоятельствах нельзя брать от одного органа больше девяти десятых частей энергии. Никогда. Иначе этот орган перестанет у вас функционировать.
Викур Викурович для пущего устрашения написал рядом с «единицей» дробь 9/10, обвёл её в кружок и пометил громадным восклицательным знаком.
— Кроме того, — продолжал он спокойнее, — если вы часто будете брать много энергии от одного и того же органа, то он заболеет. Например, постоянно забирая энергию от желудочно-кишечного тракта, даже если он у вас абсолютно здоров, вы, в конце концов заработаете воспаление слизистой или язву.
Викур Викурович положил мел и многозначительно добавил:
— Кстати, этого нет в учебнике, — дети, поняв намёк, взялись за ручки и стали записывать. — А по сему советую завести толстую тетрадь.
Сатиа, девочка-кукла, подняла вверх руку.
— Что? — спросил её учитель.
— Значит, если я неправильно распределю энергию, то умру? — спросила она.
Викур Викурович глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.
— Не обязательно, — ответил он, — хотя может так случиться, что, да, — он вздохнул ещё раз. — Дело в том, что, когда энергия распределяется неправильно, то ли по незнанию, рассеянности, или это делается стихийно неопытным человеком, во-первых, как я уже говорил, вы можете повредить какому-то органу, если возьмёте от него энергии больше, чем положено. Во-вторых, даже если никакому органу вы не повредили, нерациональное использование энергии приведёт к тому, что вы сможете защищаться кубом не дольше десяти, максимум пятнадцати минут, в то время как при грамотном распределении сил у вас в запасе будет до часа времени.
Викур Викурович подождал, пока ученики запишут, и «добил» аудиторию:
— И третье, — он вывер на доске цифру «три». — Есть органы, требующие особого обращения. Вы не можете брать ни капли энергии от мозга, и не больше половины энергии от сердца.
— А теперь, — заключил он, — откладывайте всё в сторону и входите в транс.
Чем несказанно обрадовал учеников, которые уж, было, решили, что теперь на практике в течение шести лет им предстоит заниматься только теорией.
Вернувшись после занятия в класс, Тира увидела, наконец, ту самую делегацию, которая когда-то приходила исследовать её куб. Значит, они, в конце концов, вынесли вердикт.
— Тира, — обратился к ней профессор, голова комиссии, — мы долго совещались и пришли к выводу, что твой куб можно приравнять к алмазному. Вот справка, отдай её своей маме, пусть занесёт в детскую поликлинику, — мужчина протянул девочке исписанный листок бумаги с печатью.
— Хорошо, — сказала Тира. Она посмотрела на листок, но взрослые каракули прочитать ей было ещё сложно, но она разобрала, что её куб вместо воздушного почему-то получил статус алмазного.
— А почему вы написали «алмазный», а не «воздушный»? — спросила она. — У меня воздушный куб. Он сильнее алмазного.
— Твой куб не сильнее алмазного, Тира, — терпеливо, но настойчиво проговорил профессор. — И несмотря на некоторую его необычность, мы пришли в выводу, что его можно назвать алмазным.
— Но...
Профессор её перебил. Видимо, в его планы не входило спорить с маленькими девочками, доказывая им, что решение комиссии, состоящей из взрослых дядь и тёть, верное.
— Тира, алмазный куб — самый лучший, тебе не на что жаловаться. Не забудь отдать маме справку.
Тира разочарованно кивнула и спрятала листок в дневник.
— Это неправда, — упрямо буркнула она себе под нос, — если бы мой куб был алмазным, нас с Мирретом до сих пор собирали бы по полю.
— Везёт тебе, — грустно произнесла над её ухом Альма.
Тира обернулась. В светлых волосах поблёскивала чёрная прядь. Альма смотрела на дневник, в который Тира только что спятала свою справку.
— Если бы мой куб оказался хотя бы гипсовым... Или просто цельным...
Тира посмотрела на подругу. Пальмира Окетовна рассадила их, потому что боялась, что у обеих слабые кубы. Может, теперь она разрешит?
— Пальмира Окетовна, — позвала девочка, — раз теперь точно известно, что у меня сильный куб, могу я сесть с Альмой?
— А я с Левиком! — обрадованно подхватил Ирлин.
Пальмира Окетовна посмотрела на них.
— Ну хорошо, — согласилась она, — садитесь, как хотите.
Ребята обрадованно похватали свои вещи, мальчики перебрались за третью парту, а Альма села на место Ирлина.
Нужно сказать, что комиссия, пожалуй, оставила бы куб Тиры воздушным и даже, возможно, сочла бы его более сильным, чем алмазный, — если бы не беспричинное понижение звука у энерготона и странный скрежет. Подумав, члены комиссии пришли к выводу, что куб не сильнее и не слабее алмазного, а значит, алмазный и есть. Когда столько странностей, поневоле приходится закрыть на некоторые из них глаза, если хочешь прийти к общему знаменателю. Всё дело в том, чтобы не ошибиться, на какие именно. Поэтому-то решение и затянулось.

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

13
КОГДА КРУГ ЗАМЫКАЕТСЯ


 
Тира писала Миррету письмо. Она исписала уже два листа и большей частью просила о том, чтобы он ей, наконец, ответил. И вообще, она уже давно собиралась на него обидеться. Ей положительно пора было обидеться, но вместо этого девочка только сильнее волновалась.
Всё дело в том, что Миррет почему-то ей не писал. Не писал уже почти полгода, с тех пор, как она окончила второй класс. Просто однажды она так и не дождалась ответа на своё письмо и написала второе. Тира подумала, что он, может быть, его не получил — хотя это ещё не повод не писать. Но и второе письмо словно кануло в Лету.
На сегодняшний день девочка написала ему уже с десяток писем и терялась в догадках. Иногда она очень обижалась на него, думала, что он о ней забыл, бросил, что она ему надоела, — а иногда беспокоилась, не случилось ли чего с её другом.
Сначала Тира ещё очень расстраивалась из-за своего куба, хотя её разочарования по этому поводу никто не разделял. Альма завидовала ей, хоть и не говорила об этом, родители просто светились от счастья, Пальмира Окетовна вздохнула, наконец, с облегчением. Может быть, Миррет её бы понял — но он почему-то не отвечал. И девочка, в конце концов, смирилась.
Тира акуратно сложила листок бумаги, спрятала в конверт и надписала адрес. Бросая его в почтовый ящик по дороге в школу, она надеялась, что, может быть, на это письмо, он всё-таки ответит ей.
Прошло несколько дней. Тира доставала из почтового ящика счёт за телефон, оплату за квартиру, рекламные листовки, согласно которым она непременно должна была купить суперновый фотоаппарат, потому что на нём можно было установить дату с точностью до секунды по четырём часовым поясам сразу и всё это отобразить на снимке (только неясно, где тогда должна находиться картинка, если всё это напечатать), специальные оконные рамы для офиса, отличие которых от обычных Тира так и не поняла, комплект медицинской одежды, упакованный в ваккумные герметичные пакеты, что якобы продливало срок стерильности, и отнести всё это в химчистку, где вещи постирают или почистят, просушат, выгладят, накрохмалят, заштопают и даже подберут оторванные и утерянные пуговицы, молнии и другие застёжки.
Но всё это Тире не было нужно. Среди счетов и реклам она искала письмо, которое не приходило. Тире не хотелось в это верить, но, похоже, он действительно больше не собирался ей писать.
А может, он так и не простил её до сих пор за то, что ему пришлось остаться на второй год? Почему тогда он не сказал ей об этом? Почему не перестал писать раньше? Зачем вообще приходил проститься?
В совершенно дурном расположении духа Тира заканчивала картинку: на столе букет цветов в вазе. И не хотелось ей никакой вазы и никаких цветов. Почему её надо было бросить? Не хочет писать — ну и пожалуйста, она тоже больше писать ему не будет.
Тира вдруг так разозлилась на всех. Почему никто не хочет её услышать? Она говорит им, что «сумерки» плохие — её считают ненормальной, она говорит, что у неё сильный куб — ей не верят. Один был — и тот забыл. Может, так оно и должно был? А зачем это ей, если больше никому не надо? Даже Миррету... Может, просто им дать то, что они так просят?..
Всё почему-то для неё перестало иметь значение. Всё, что имело раньше: ни куб, ни «сумерки», ни лежащая в портфеле старая консервная банка. Какая разница? Алмазный, так алмазный, все этому рады. Пусть алмазный. «Сумерки» так «сумерки», пусть будут «сумерки». А банка — обыкновенное старьё, и нечего ей делать в портфеле...
— Можно я возьму у тебя чёрный карандаш? — шёпотом попросила Тира Альму. Та испуганно посмотрела на подругу. — Я не поломаю.
Подумав, Альма кивнула.
Тира достала карандаш из коробки и аккуратно и равнодушно поставила несколько пятен на лепестках стоящих в вазе цветов, а потом закрасила часть голубого неба. И ей уже не было страшно. Ей было всё равно.
Бросить банку в мусорный бак у дома Тире в голову не пришло: наверно, она слишком к ней привыкла и не воспринимала, как мусор, который выбрасывают. Это просто была старая вещь, которую прячут за ненадобностью куда-нибудь далеко. Как старую одежду, ненужные журналы, обувь из которой давно выросла...
Тира осмотрела свою комнату на предмет места, могущего сойти за кладовку. Ящик с игрушками для этой цели не подходил. Ящики письменного стола тоже. Шкаф не годится, там одежда, которую она носит, а не которую прячет, банка будет постоянно на виду и мешать. В ящике под кроватью банка на виду не будет, но всё равно будет мешать: там постель. Нужно было найти что-то такое, куда никто не заглядывает месяцами, вот как у мамы кладовка, там полно всего.
Стоп! А ведь правда, она может использовать настоящую кладовку. Тира открыла дверцы, осмотрелась, потом вытащила два тюка с одеждой в коридор, разгребла руками оставшиеся тряпки и засунула банку в самый дальний угол, аж за журналы, потом обратно тряпками засыпала, вернула на место тюки и закрыла кладовку.
И только теперь почувствовала облегчение.
А на носу, кстати, Новый Год и зимние каникулы. И ей очень понравились два ёлочных шара в магазине, надо будет сказать маме...

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Падающая Звезда, замечательно :) Читается очень легко, сюжет интересный и увлекательный. Абсолютно не создается впечатления, что действие происходит в будущем. Скорее в прошлом - лет двадцать назад. :)
 
Когда прочитаю до конца, опишу все подробнее)
 

оффтоп

Меня смущает ... материальное воплощение энергетического куба. Подразумевается материализация при активации или это символическое обозначение его силы?

Скрыть

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Alisa, спасибо. Буду ждать отзыва.
 
 

оффтоп

Меня смущает ... материальное воплощение энергетического куба. Подразумевается материализация при активации или это символическое обозначение его силы?

При активации имеет место материализация, но не в прямом смысле в алмаз, корунд и другие материалы, а в плане силы.

Скрыть

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Падающая Звезда, выложи, пожалуйста, продолжение

Можно просто на "ты"
Kup-fun-tor ha`kiv na`ish du stau?(Surak)

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

T`Lara, да, да, конечно! Просто текст длинный, сразу не успеваю. :)

оффтоп

Но напоминать - это правильно, да. :)

Скрыть

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НЕИЗВЕСТНЫЙ, КОТОРЫЙ ВСЕГДА БЫЛ РЯДОМ
 
1
УТРО НОВОГО ДНЯ


 
Тира открыла глаза. В окно была видна глянцевая чёрно-фиолетовая поверхность неба. Тем не менее, было светло. Часы показывали девять утра. Тира поднялась с кровати.
Вот уже два года, как начало рабочего дня сместили с восьми-девяти часов на десять из-за того, что светлые часы сократились, и светать стало позже. Теперь «сумерки» занимали три четверти небосвода. Собираясь в школу, Тира не могла отделаться от чувства, что сегодня ей что-то снилось. Что-то, что уже снилось раньше. Что она тоже никак не могла потом вспомнить. Вот только что?
Вообще, сон, видимо, был самый обыкновенный. Единственное — мучило любопытство, ну, и, немного, странное ощущение от того, что это, чем бы оно ни было, наверняка уже снилось не однажды.
В другой комнате бубнил телевизор — кажется, там зачитывали утренние новости. Потом новости прервались этаким весёлым и громким тра-ля-ля, и Тира, проходя мимо по коридору, увидела на экране представительного седовласого дяденьку в белом халате, который со счастливым видом держал двумя пальцами маленькую таблетку.
«Какая-то новая реклама», — подумала Тира. Дяденька тем временем заговорил.
— У вас слабый куб? Не расстраивайтесь! Теперь есть то, что поможет вам набрать силы...
Тира включила воду в ванной, и слова перестали быть слышны. Когда она, вымыв руки, вышла, дяденька-врач заканчивал свой длинный и, вероятно, проиллюстрированный, монолог.
— ...так что не теряйте времени, покупайте «Энергоусилитель»!
Снова послышалось тра-ля-ля, свидетельствующее об окончании рекламы. Ведущие утренней программы в очередной раз поприветствовали телезрителей. Потом послышался лёгкий щелчок, и всё смолкло: вошедший в комнату Дор выключил телевизор.
Тира обулась и подошла к зеркалу. Шёлковые коричневые волосы доходили до плеч. Она собрала их в хвост и заколола заколкой. Повернулась спиной, боком, оглядела себя. Эта форма, без всякого сомнения, смотрелась намного лучше, чем детская, которую они носили ещё в прошлом году. Покроеный по фигуре жакет сидел идеально, и девочки выглядели как настоящие леди. Тира провела пальцами по завитку вышивки.
«Унылая пора, очей очарованье...» — она уже не задумывалась, рассказывая на память эти стихи. А между тем, до очарования открывающейся картине было, строго говоря, далеко. «Багрец» и «золото» на добрую половину, если не больше, были перемешаны с «углём» — уродливо изъедены чёрными пятнами, которых, как и «сумерек» за последние годы значительно прибавилось. Но на это уже не обращали внимания. (Наверно, теперь не обратили бы внимания и на рисунки без «сумерек»: что-то изменилось...)
Несколько лет назад.... много лет назад... Когда-то давно — она сказала бы об этом Миррету. Ей стало неприятно. До чего же наивны бывают дети. Просто смешно, насколько глупы. И даже стыдно. Она считала их друзьями. Маленькую девочку и взрослого парня. Чушь! Да он, поди, не знал, как отделаться от неё. А она ему ещё и репутацию подпортила... Ну почему она не додумалась, что у него будут неприятности из-за этого прыжка?
Листва шуршала под ногами, шуршала всё так же тихо и приятно, как и раньше, когда чёрных отметин было не так много. По сравнению с тем, что сейчас, можно сказать, почти не было. Тира опустила глаза на дорогу, выискивая листок почище и поярче. Таких не попалось. Она вошла на крыльцо школы за пять минут до звонка.
— …В те времена люди были крайне беззащитны. Не умея активизировать свою энергетическую защиту, они к тому же сами себя уничтожали. Вели войны, загрязняли окружающую среду… — Финелла Арифековна прошагала к окну и остановилась, оглядев класс. Ребята быстро записывали её слова в тетради. Проследив, что большая часть уже подняла головы, она продолжила: — Их знания об энергетическом кубе были очень скупы. Дальше всех в понимании его природы продвинулись на Востоке, но даже там тогда ещё не существовало такого понятия, как куб. Свою энегретическую оболочку они называли аурой. Но всё же именно Тибетский мудрец Кашир открыл энергетический куб. Он первым разобрался в заблуждениях по поводу ауры и высказал предположение об их природе… И первым смог доказать правомочность своих взглядов, научившись активизировать свой собственный энергетический куб.
Не отрываясь от тетради, сидящая рядом с Тирой Альма убрала упавшую на глаза чёлку. Сейчас её волосы, когда-то длинные, были подстрижены и старательно уложены, что, в общем-то, не сильно улучшало их внешний вид: сквозь чёрно-фиолетовые отблески пробивались белесые пасмы, и не было понятно, то ли она неудачно покрасилась, то ли рано поседела. Альма несколько раз пыталась исправить положение вещей, перекрасившись в какой-нибудь один цвет, но светлые волосы набирали краску быстро, но плохо, становясь то рыжеватыми, то сероватыми, а тёмные не набирали её вовсе, а только тускнели и становились очень ломкими. В результате Альма выглядела ещё хуже, чем до покраски. В конце концов, она прекратила свои эксперименты и постриглась.
К тому же, с возрастом, девочка стала ещё более болезненной, чем раньше — хотя это и казалось невероятным и даже невозможным.
— Итак, Кашир был первым, кто доказал, что аура на самом деле не является энергетической оболочкой… Да, Фелина?
Фелина опустила руку и поднялась с места.
— Но ведь некоторые видели… ауру? — спросила она. — Значит, они должны были видеть энергетический куб…
Финелла Арифековна покачала головой. Фелина снова опустилась на стул.
— Неактивизированный энергетический куб можно увидеть только на аппарате УлЭИ. Именно так его проверяют при рождении. То, что они видели, было отражением тела человека в пространство куба в инфра-красном спектре, — она пристально оглядела лица учеников. — Вспомните, как описывается аура: в ней несколько слоёв, которые становятся менее чёткими по мере отдаления. Она расплывается к краям. Когда человек болеет, цвет его ауры меняется, так как меняется плотность куба и лучи в его пространстве преломляются иначе.
Следующим уроком шла практика.
Когда прозвенел звонок, шестнадцать человек из группы Викура Викуровича, а также Альма, у которой сейчас было окно, собрав вещи, поднялись с мест и вышли в коридор. В актовом зале остались те, кто занимался с Финеллой Арифековной. Попрощавшись с Тирой, Альма отправилась в библиотеку писать реферат по истории. Группа Викура Викуровича поднялась на третий этаж к кабинету.
Надо сказать, давненько с Тирой не случалось ничего нестандартного. Пожалуй, с тех самых пор, как... как приходила комиссия исследовать её куб, во втором классе. С тех пор она росла абсолютно обыкновенным среднестатистическим ребёнком. Девочка уже забыла, каково это — чувствовать себя немного не такой. И вот вам нате: не то, чтобы нестандартное, но не совсем среднестатистическое. И, в добавок, такое, в чём очень не хочется чувствовать себя не такой (особенно, если учесть опыт предыдущих лет).
Сначала Тиру не особенно беспокоил тот факт, что её куб пока не активизируется. Подумаешь — у кого-то раньше, у кого позже. Но когда четверо из группы свои кубы полностью активизировали, и ещё у восьми человек приобрели аморфный вид — промежуточная стадия (внешне это выглядело так, будто человек окружён прозрачной дымкой), — Тира забеспокоилась. Оставшиеся трое, у кого, как и у Тиры, пока что ничего не получалось, имели топазовые кубы — самые слабые из группы сильных. Но у неё-то алмазный!
Тира пристально всматривалась в себя. Золотые пучки энергии курсировали в органах, сплетаясь тонкими нитями, тянущимися к мозгу. Чувство крайней лёгкости, буквально пустоты. Ну должно, должно у неё получиться! Всё правильно, не может быть, чтобы не активизировался куб! Послушать? может... Силой мысли Тира перераспределила энергию в пучках, взяв от каждого по тонкой ниточке и направив получившийся пучок на слуховой аппарат.
Вообще-то, этого не положено было делать, если бы Викур Викурович узнал, он бы рассердился. Те немногочисленные команды, которые он иногда давал ученикам, представляли собой так называемые якоря и проникали в мозг сами, исподволь, без привлечения дополнительной энергии к слуховому аппарату. Это были команды к окончанию тренировки для тех, чей куб был в активизированном состоянии и команды сообщения ученику об активизации его куба или об аморфном состоянии.
Никаких команд Тире не было, а значит, с её кубом было всё, как и раньше: никакого движения. И всё же она решила послушать.
В комнате стояла тишина. Потом Тира уловила лёгкие спокойные шаги: это Викур Викурович ходил между рядами. Неожиданно шаги замерли. Видимо, учитель остановился около кого-то из учеников.
— Ты чего глаза открыл? — спросил Викур Викурович шёпотом.
— Устал, — ответил мальчишеский голос. Видимо, кто-то с топазовым кубом. В этом состоянии Тира не могла чётко различать голоса.
— Неправильно распределяешь энергию, — произнёс учитель. — Проверь ещё раз все органы.
— Я проверял, — проныл мальчик.
— Значит, плохо проверял, — жёстко ответил Викур Викурович. — Я не могу заглянуть в твою голову и сделать это за тебя. Никто не может. А если бы и мог — не стал бы.
Тира понимала недовольство учителя: несмотря на то, что в группе с сильными кубами были ученики со всех трёх параллелей, кое-какая закономерность всё-таки прослеживалась. Трое из пятерых человек из её класса имели алмазные кубы и двое — корундовые. Из «Б»-шек алмазные кубы имели двое, корундовых кубов у них было пять и ещё один — топазовый (владелец которого не так давно, но таки смог добиться аморфной оболочки вокруг себя, — а это уже полдела), оставшиеся трое с топазовыми кубами, которые не продвинулись в активизации ни на шаг, были из «В»-класса. Конечно, математический статистик, по всей вероятности счёл бы различия между тремя группами не достоверными, но Тира статистиком не была, потому и подозревала, что какая-то связь силы куба с умственными способностями всё же есть. Тем более не хотелось ей быть в числе «В»-клашек, у которых вечно были проблемы с правильным распределением энергии даже в теории.
Тем временем, пятнадцать минут, отведённые на первый сеанс, прошли, и Викур Викурович сделал громкий хлопок в ладоши и чётко произнёс:
— Выйти.
Мгновенно от мозга к органам потянулись золотые нити, сетка между пучками стала редеть, а пучки — увеличиваться и таять. Тира вернула энергию в исходгное положение и открыла глаза.
Викур Викурович подождал, пока дети усядутся и начал комментировать. Он сделал небольшие замечания двум девочкам из «Б»-класса, потом Ирлину, с которым раньше сидела Тира, похвалил Фелину, у которой куб активизировался на удивление быстро и был очень сильным (в пределах корундового куба, конечно) и обратил взор на тех, чьи старания пока что были безуспешны.
— А вам четревым, — произнёс он, — повторяю в очередной раз — надо проверить правильность распределения энергии. Тира, — он посмотрел на девочку, — должен сказать, меня волнует твоё состояние. По идее, твой куб, как самый сильный, должен был активизироваться одним из первых — а ты даже не вошла в аморфную стадию. В теории у тебя было всё идеально. Я не думал, что возникнут какие-то проблемы. У тебя есть предположения, в чём дело?
Тире хотелось сказать, что по её результатам получалось, что куб должен быть уже давно активизирован, она уже сотню раз перепроверила всё, что только могла. Что она даже не представляет, что ещё ей сделать... Но она вспомнила, как ныл тот мальчик из «В»-класса, и ей очень не хотелось быть похожей на него. Поэтому девочка только твёрдо произнесла:
— Я ищу, Викур Викурович.
Тем не менее, учителя это не успокоило. Когда учишь детей девятый год (Тиру, правда, только восьмой), хорошо знаешь, чьё «ищу» чего стоит. И если неудачи остальных троих человек были кроме более слабого куба обусловлены процентов на 70 их безалаберностью и недостаточно сильным желанием учиться, то о Тире он сказать этого не мог.
Викур Викурович покачал головой.
— Вероятно, нам придётся снова проверить твой куб, Тира. Возможно, с ним что-то не так.
— Нет! — испуганно вскочила девочка раньше, чем успела сообразить, что делает. — Не надо, Викур Викурович! Я найду, в чём причина, обещаю! Дайте мне ещё немного времени, я обязательно найду!
— Тира, — спокойно проговорил учитель, улыбнувшись — не надо на это реагировать, как на наказание. Скорее, это мера предосторожности. Твой куб всегда вёл себя не так, как у всех. Возможно, мы чего-то не учли. Тем более, что он у тебя алмазный только условно.
Тира не ответила. Но в её взгляде явно читалась мольба: «Не выгоняйте меня с практики!» Викур Викурович вздохнул.
— Ещё ни у кого в руках энерготон не выдавал таких трелей, как у тебя. Никто так и не знает, откуда брался скрежет.
Что могла девочка на это сказать? Что, возможно, всё дело в том, что прибор старый? что им давно не пользуются? что... Внепный звон и цокот прервал её лихорадочные размышления. Все оглянулись на Фелину, которая быстро нагнулась, собирая с пола раскатившиеся таблетки-драже. Викур Викурович пристально смотрел на свою ученицу, побледнев, расширившимися глазами. И Тира поняла: кажется, он знал, что это за таблетки...
— Ты это пила? — спросил он негромко, однако таким тоном, что по коже пошли мурашки.
Фелина испуганно подняла голову и, не закончив собирать, быстро выпрямилась, пытаясь наощупь заткнуть баночку пробкой.
— Я спрашиваю, ты пила это?!! — закричал он. Его голос, яростный и в то же время испуганный наполнил всю комнату, так что зазвенели стёкла. Тира слышала, как преподаватель кричит, второй раз в жизни. Фелина — в первый. Она оцепенела и второй раз выронила баночку. Потом, открыв рот, но не в силах вымолвить ни слова, девочка кивнула.
— Сколько раз? Сейчас пила?
— Да...
— Пошли, — в ту же минуту Викур Викурович схватил перепуганную Фелину за руку и выволок из класса. Оставшись одни, дети затравленно переглядывались.
— Никогда не видел его таким бешеным, — сказал кто-то сзади Тиры. — А что это было?
— «Энергоусилитель», — прочитал Ирлин, подняв с полу оброненную Фелиной баночку.
— Ну и что? — спросила Сатиа. — Из-за этого тащят к директору?
Всё произошедшее как-то не вязалось. Викур Викурович, который никогда не повышал голос даже на полтона, вдруг выходит из себя из-за того, что ученица выпила пару витаминок, а потом вообще ведёт её к директору, как злостную хулиганку. Одно из двух: либо их преподавателя подменили, либо произошло действительно что-то ужасное. И то и другое было в равной степени невероятным.
Пока каждый в уме строил предположения, подошёл конец урока. Викур Викурович зашёл в класс за две минуты до звонка, и он был один.
— А где Фелина? — робко спросила Сатиа. Учитель тем временем оглядывал класс в поисках чего-то.
— Где «энергоусилитель»? — спросил он, понимая, что дети Фелиныну баночку уже исследовали. Ирлин молча встал с места, подошёл и поставил баночку на учительский стол. — Надеюсь, вы это не пробовали?
Дети отрицательно помотали головами. Это Викура Викуровича успокоило.
— Что ж... — произнёс он, бросая на баночку недовольный взгляд, — должен вам сказать, что если кому-то из вас не терпится заболеть и отойти в мир иной, то этот препарат вам поможет.
Даже не верилось, что Викур Викурович снова стал собой, таким, как его все знали.
— Вы поэтому повели её к директору? — спросила Сатиа.
Учитель спокойно посмотрел на девочку и сказал:
— Фелину я отвёл в медпункт, где ей срочно сделали промывание желудка. Потом я поставил в известность вашего классного руководителя, чтобы она собщила родителям Фелины, ей нужно срочно пройти медицинское обследование. Я очень надеюсь, что ещё не поздно.
Тут Тира поняла, почему преподаватель, как ей показалось, стал собой. На самом деле, он сильно перенервничал и сил на какие-либо эмоции уже не осталось.
Оказалось, что «энергоусилитель» действует, как допинг. Под его действием энергия в организме перераспределяется таким образом, что от органов берётся больше, чем положено, но человек при этом не чувствует усталости, а куб в этот момент действительно становится мощнее. Но чем больше человек пьёт этих таблеток, тем больше он слабеет, и, в конце концов, может настать день, когда вы не то что не сможете активизировать куб, но даже встать с постели за стаканом воды.
Да, Фелина хотела и даже могла бы быть первой, но на этом пути она почему-то часто делала глупости, выходившие боком ей же самой.
У дверей музыкального класса Тира встретила Альму. Та, похоже, вернулась из библиотеки раньше, чем закончился урок, и сейчас она заканчивала просматривать написанный реферат.
— Сколько страниц вышло? — спросила Тира, заглядывая подруге через плечо.
— Десять. Я, правда, большие поля оставила...
— Не переживай, — отмахнулась Тира, — у меня, кажется, будет ещё меньше.
— Что-то Фелина долго за ключом ходит, — заметила вдруг Альма, пряча реферат в папку. В ответ Тира посмотрела на неё расширившимися глазами.
— Ты чего?
— Я и забыла!
— О чём? — не поняла Альма.
Фелина была старостой, и все ключи от кабинетов, если те были закрыты, ходила брать сама. Если же она болела, то эта обязанность передавалась замстаросты, но поскольку такое случалось крайне редко, а Фелиныно стремление быть первой всегда и во всём в добавок приводило к тому, что девочка иногда приходила и больной в школу, вполне естественно, что Тира забывала о своих обязанностях заместителя.
— Фелина может не прийти, — ответила она, направляясь по коридору к лестнице. — Викур Викурович отвёл её в медпункт.
— Отвёл? — поразилась Альма. — Сам? Она что, умирала?
— Кажется, такая опасность была, — неуверено ответила Тира. — Она наглоталась «энергоусилителя». Сегодня утром видела рекламу. А мы-то всё думаем, как у неё получается такой сильный куб!
— Это, конечно, нехорошо, — согласилась Альма. — В её репертуаре. Только в медпункт зачем?
— Он со временем сильно ослабляет куб. Так, что можно даже умереть, — натянуто произнесла Тира. — Ей сделали промывание желудка. Но Викур Викурович всё равно боится, что она выпила слишком много. Он сказал Финелле Арифековне, чтобы она сообщила родителям...
Тира осеклась, заметив, как побледнела Альма. Глаза её были широко раскрыты в немом ужасе.
— Что с тобой?
— Я... я тоже видела эту рекламу, — пробормотала она. — Я собиралась попробовать...
Тира не нашла, что сказать. Правду говоря, у неё самой была мысль, услышав сегодня утром об «энергоусилителе», посоветовать его подруге. Альма никогда не говорила о том, как бы ей хотелось сделать свой куб хоть самую малость сильнее, никогда, кроме того единственного раза, когда официально был изменён статус Тириного куба. Но Тира и так слишком хорошо знала, через что ей приходится проходить, и мысль, что может найтись, наконец, решение, которое ей поможет, девочку искренне обрадовало. Если бы не случай с Фелиной... Альму откачать было бы значительно тяжелей.
Учительница музыки тоже удивилась тому, что Фелина отсутствовала. Выслушав историю о том, как одна из лучших учениц в классе зачем-то напилась «энергоусилителя» из-за чего, видимо, ещё несколько дней в школе не появится, Мирана Пиловна приступила в проверке домашнего задания по сольфеджио, где они должны были разобрать по интервалам небольшую песню. После этого ребята написали музыкальный диктант и оставшиеся двадцать минут урока слушали оперу «Руслан и Людмила».
«А»-класс был единственным, учившим музыку до двенадцатого класса. У «Б» она закончилась в прошлом году, у «В», имевших самую слабую программу по обязательным предметам и ни одного дополнительного курса, — и вовсе не начиналась. «Б»- класс, как среднестатистический, имел и «среднюю» программу: требования по обязательным предметам к ним не ослабляли, но и не ужесточали, до восьмого класса у них велись некоторые дополнительные курсы: изобразительное искусство, танцы, музыка и этикет, но в девятом их прекратили, так как нагрузка по остальным предметам стала больше. «А»-класс же, продолжал учить всё, и при том в повышенном объёме. Даже уроки у них заканчивались позже, чем у других.
— «Какое чудное мгновенье, что значит этот дивный сон?» — пел Руслан с пластинки. Цепененье... мрак... Что же это был за странный сон, который она никак не может вспомнить? Тира попыталась сосредоточиться на музыке, кроме того ей было как-то совестно думать о каком-то глупом сне, когда её подруга чуть было не подвергла опасности свою жизнь, решив попробовать «энегроусилитель». Тем более, что в пророческие сны она не верила.
И вобще, ей почему-то стало казаться, что это вовсе не «глупый сон». В голову полезли самые странные мысли. Что-то непонятное о том, что есть что-то, что она давно знает, что сон о чём-то говорит, и поэтому его обязательно надо вспомнить, что это каким-то боком может относиться и к Альме (наверно, чтобы оправдаться) и даже... Ну, это уж совсем чушь, она даже думать об этом не хотела. В конце концов, она прекрасно знала, что это не так!
Вот это последнее чувство посещало её с редким постоянством. Это была её тайна и её загадка. Загадка о самой себе, которую она не могла разгадать уже многие годы.

  • Нравится 1

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

2
ЗАГАДКА О СЕБЕ


 
Сколько себя помнила, Тира терзалась одним чувством и одним вопросом: что... — как бы это поточнее сказать? — есть кто-то, о чьём существовании она знает. Что она не одна, и должен быть кто-то ещё. Смешно и нелепо. Хотя на самом деле — нет. На самом деле — мучительно больно. Вопрос, из года в год не дающий покоя. Кто это? Где этот человек? Встречались ли они? Где он сейчас и почему его нет рядом? Что с ним и... ходит ли он вообщё ещё по этой земле? Иногда сердце ныло настолько, что хотелось кричать. Кем он приходится ей? Судя по ощущениям, это кто-то очень-очень близкий. Как... как Альма... Сестра? Не было у неё ни сестёр, ни братьев, и быть не могло. Родители бы не завели второго ребёнка, пока считали,что у неё слабый куб. А ведь это ощущение появилось раньше, чем ему присвоили алмазный статус.
Тогда кто? Близнец?
Разлучённые близнецы, даже не зная о существовании друг друга, могут это чувствовать. Тогда — что могло их разлучить? Её украли? Она умерла? Рассказали бы ей об этом родители? А может... их перепутали в роддоме и её сестра живёт в другой семье и считает своей сестрой другую девочку? Как узнать правду?
Идеи были одна невероятнее другой. В очередной раз, рассматривая все мыслимые и немыслимые возможности, девочка приходила к выводу: она была родной дочерью, родственные связи с Иритой и Дором налицо. А значит, никаких потерянных волею случая близняшек нет. Умереть ребёнок с сильным кубом тоже не мог. Если же её украли, должны были остаться какие-то вещи, фотографии... И, в конце концов, в выписке из роддома было ясно сказано, что Ирита родила одного ребёнка.
Конечно, Тира никогда не говорила родителям, что время от времени её мучают подобного рода мысли. Разве что иногда спрашивала, почему она одна в семье.
— Понимаешь, — объясняла ей Ирита, — мы не могли завести второго ребёнка, пока считали, что у тебя слабый куб. Все ожидали, что ты будешь очень болезненной... Как в таких условиях растить кого-то ещё? Да ты ведь и сама понимаешь: посмотри на Альму. А потом, когда выяснилось, что твой куб сильный, пока мы к этому привыкли — стало уже как-то поздно...
Тира и без подсказки видела, что происходит с Альмой, и понимала, что Ирита права.
По этой же причине Тира предпочитала не упоминать лишний раз об этих своих ощущениях Альме. Подруга реагировала на них довольно своеобразно. Нет, это был не скептицизм. Это было гораздо хуже.
— Я, конечно, не знаю, Тира, — задумчиво произнесла девочка, — если у тебя такие ощущения... И как тебе кажется, какой шанс, что такой человек существует?
— Не знаю, — вздохнула Тира. — Просто не знаю. Пятьдесят на пятьдесят.
— В таком случае постарайся узнать, — посоветовала Альма. — Попробуй поискать в архивах, в интернете... Ну, я не знаю, спроси что-нибудь такое у родителей, может, проговорятся... Ну, по крайней мере, постарайся восстановить в подробностях события первый двух-трёх лет жизни, скорей всего, там ты найдёшь какие-то зацепки... И если кто-нибудь есть, может, вовсе не сестра-брат, кто-то знакомый, не знаю... — постарайся его найти.
Альма как-то опустошённо замолчала, и Тиру это насторожило. Что с ней? Может, она считает...
— Альма, если ты думаешь, что этот неизвестный человек, о котором я даже толком не знаю, есть ли он...
— У тебя сильная интуиция! — возразила Альма. — А такие вещи с неба не падают.
Тира проигнорировала это восклицание.
—...если ты думаешь, что он для меня важнее, чем ты... Что ты не будешь нужна мне, когда я его найду...
— Ты должна его найти, — упрямо повторила Альма. — Вы сможете стать друзьями... потому что я не смогу долго быть твоим другом.
После такого ответа слова у Тиры кончились. Если Альме очень сильно повезёт, она, может быть, дотянет до двадцати... последние год-два из которых — на больничной койке в бессознательном состоянии. А сколько ей осталось, если можно так выразиться, нормальной жизни?
— Я не знаю, — говорила Тира, кладя в миску с водой очередную очищеную картофелину. Альма доставала картошку из миски и резала. — Он снится мне всё чаще и чаще, и я ничего не помню. Наверно, скоро буду вообще его каждый день видеть.
— Думаешь, это не просто сон? — поинтересовалась Альма.
Тира пожала плечами.
— Не знаю. Всё что я помню — это то, что во сне я не знаю, что это сон и что я его уже видела. А когда просыпаюсь, помню, что уже видела не раз, но не помню, что.
Картошка закончилась, Тира встала, собрала очистки и высыпала в мусорное ведро. Потом взяла из миски одну картофелину и отрезала от неё половину, другую вернула в миску.
— Знаешь, мне кажется, что это очень важно, — призналась Тира. Она откусила сырой картошки и полезла за сковородкой. Альма невольно поморщилась: она, как и все другие, терпеть не могла картошку в сыром виде.
— По-твоему, это как-то связано с человеком, которого ты ищешь?
— Не знаю, — осторожно ответила Тира, но продолжения не последовало.
Девочки молча поели. Потом Альма собрала грязную посуду и собралась нести в раковину, но, поднявшись, вдруг схватилась руками за горло и лоб.
— Что случилось? — подскочила со стула Тира.
Альма мотнула головой и, прошептав «всё нормально», водрузила сковороду и тарелки в умывальник и открыла воду.
— Может, давай я помою? — предложила Тира подруге, глядя на её побледневшее лицо.
— Я помою, — негромко, но упрямо возразила девочка, намыливая тряпку. — Ты готовила, я — помою.
Не сводя с Альмы настороженного взгляда, Тира опустилась на стул. Она напряжённо следила, как подруга трёт тряпкой сковородку. Её движения становились всё менее уверенными и какими-то отрывистыми, но от того не менее настойчивыми. Дыхание участилось и стало поверхностным.
Рефлекторно Тира посмотрела в окно. Огромный кусок неба был точно залит нефтью. И где-то там должна двигаться граница пятна, покоряя новые владения... Приступы у Альмы случались всякий раз, когда росли сумерки. Тира поднялась со стула; в то же самое время Альма вздрогнула и, уронив тряпку в раковину, мокрой и мыльной рукой схватилась за горло, ловя губами воздух.
— Не... под...х...оди... — ещё смогла выдавить девочка, отстраняясь другой рукой от подруги. Хватаясь за раковину и надрывно кашляя, она стала оседать на пол. Ещё секунда, и она потеряет сознание...
Тира бросилась к ней.
Отвести вниз остабевшую руку Альмы труда не составило. Опустившись рядом с ней на пол и наклонив безвольное тело к себе, Тира вызвала внутри такое знакомое ощущение лёгкости. Она не знала, что она делает, но знала точно, что это поможет. Это всегда помогало. Перед мысленным взором заблестели золотые пучки.
В следующее мгновение Альма открыла глаза. Её смутный взор остановился на Тире, она громко захрипела и закашлялась. Носом и горлом хлынула кровь. Но не ярко-красная, и не тёмно-бордовая, а маслянисто-чёрная. Тира быстро достала из кармана платок и протянула его Альме, он мгновенно намок, но девочка всё же успела добежать до ванной, ничего не испачкав.
Спустя минут пять, когда кровотечение прекратилось, Альма показалась на кухне, бледная, встрёпанная, с мокрым лицом. От слабости её немного шатало. Она тяжело опустилась на табурет, оперевшись рукой о стол. С удовлетворением Альма заметила, что посуда осталась в раковине нетронутой: Тира знала, как болезненно отреагировала бы Альма, если бы она помыла всё за неё. Что ж, она, Тира, вовсе не считает свою подругу беспомощной.
— Я выбросила твой платок в мусор, — произнесла девочка, вставая и направляясь к раковине. — Им больше нельзя пользоваться.
— Я знаю, — спокойно ответила Тира.
Альма открыла воду, взяла тряпку и продолжила драить сковороду.
— Кровь не попала на тебя? — внезапно спросила девочка, переключаясь на грязные тарелки.
— Нет.
— Ты мне опять помогла, — чуть тише сказала Альма.
Тира ничего не ответила.
— Не надо было этого делать, — угрюмо продолжила Альма.
— А что надо было?
В голосе Тиры прозвучала обида.
— Сколько раз я тебе говорила: не подходи ко не во время приступа! — взорвалась девочка. — Я могу тебя заразить!
— Никто не доказал, что это заразно, — спокойно возразила Тира.
— Никто не доказал обратного! — молниеносно парировала подруга.
— Я не боюсь.
— А стоило бы, — заметила Альма коротко. Дыхание почти успокоилось. — Если ты заразишься... здесь может быть только один вариант: несколько лет в муках и смерть.
— Если только «сумерки» не убьют нас раньше, — добавила Тира неожиданно для себя самой.
— Ты не знаешь, о чём говоришь! — воскликнула Альма в отчаянии. — Ты знаешь, что это за ощущения! И со временем становится всё хуже и хуже! Эта слабость, боль! Придёт время, когда я смогу дышать только через кислородную подушку! Если бы не ты, я бы, может, уже умерла во время какого-нибудь приступа, когда твоё единственное желание — потерять сознание, чтобы всего этого не чувствовать, чтобы не мучиться...
Альма замолчала, губы её дрожали. В пустую раковину продолжала с шумом литься вода. Тира подошла и обняла подругу.
— Ты ведь сама говорила, что у меня сильная интуиция, — негромко произнесла она. — Так вот она мне подсказывает: ничем я от тебя не заражусь.
 
— Пойди скажи N*, что пришёл отец, — услышала Тира за спиной. Вечерело, солне зашло за «сумерки», и в помещении, где не был включен свет, сгущались тени.
Тира прошла по коридору и открыла дверь в пустую комнату, стены которой были выкрашены в зелёный цвет. У дальней стены была ещё одна дверь, и она была приоткрыта. Тира пересекла помещение и оказалась в смежной комнате, такой же пустой, если не считать одного-единственного человека. N*, девочка того же возраста, что и Тира, обернулась на звук шагов.
— К тебе пришёл отец, — сообщила Тира. Девочка кивнула, и Тира вдруг поняла, что уже полночь. Перед N* стоял белый прозрачный силуэт невысокого полного мужчины с добрым лицом. Он приходил к ней каждую ночь, и N* его совсем не боялась и принимала, как должное.
— Пойдём со мной, — попросило привидение дочку, и Тира обнаружила, что она и N* — одно и то же лицо.
Вслед за отцом Тира-N* вышла из здания. Они прошли через лес и вышли на кладбище. Светлые плиты памятников возвышались на поросшей травой земле, а в конце стояло каменное здание, к дверям которого поднимались ступени — склеп.
— Я должен рассказать тебе, как я умер, — произнесло привидение. Только это даст ему покой, и он не будет приходить к N* по ночам: рассказ о том, что она уже и так знает...
Отец-привидение провёл Тиру-N* мимо памятников через кладбище и, поднявшись на ступеньки склепа, открыл перед ней дверь. Девочка оказалась в тёмном коридоре, являвшемся, по-видимому, началом лабиринта. Сразу направо вели две двери, затем ступеньки снова поднимались вверх и коридор начинал петлять, но разглядень хотя бы ближайший поворот было практически невозможно из-за черноты. Небольшое количество света проникало лишь через оставленную открытой отцом дверь в склеп. Возможно, Тире-N* было бы интересно пройти дальже по лабиринту, исследовать дальние утопающие во мраке неизвестности комнаты, скрытые от живых людей, но отец направился к самой первой двери.
Это была его комната. Тёмная, без единого источника света, как и всё в склепе, и тем не менее, всё было видно довольно хорошо. Настолько, насколько позволял сгущающийся по углам мрак. Было похоже, будто в жилой комнате просто выкрутили лампочку.
Помещение было завалено самыми разнообразными вещами и в таком количестве, что передвигаться там можно было с трудом. Справа у стены стояла мебель: старый деревянный стол, стул и дальше — что-то, похожее на кровать. Возможно, у других стен тоже стояли лавки, сундуки или были прибиты полки, но ничего этого невозможно было разглядеть, так как всё было завалено другими, на первый взгляд, абсолютно бессмысленными предметами. Из всех этих предметов, толстым слоем покрывавших жилое пространство комнаты, ясно различить можно было лишь изображения: вырезки, распечатки, плакаты и фотографии разных лет и самого разнообразного содержания, качества и техники. Всё это тоже лежало всюду, а также болталось, прикнопленное к стенам. Прикнопленное, на первый взгляд, ненадёжно, и тем не менее было ясно, что ничего из изображений ни разу не упало.
Отец остановился у стола. Тира-N* прошла чуть дальше, почти к середине комнаты. Прямо напротив двери в тонкой чёрной рамке висел такой же чёрный портрет. Портрет привидения. Этого человека она знала: он был другом её отца. Высокий худой чёрный мужчина со строгим выражением на лице — полная противоположность.
— Это он меня убил, — сказал отец-привидение. — Он сделал это не специально.
Это Тира-N* тоже знала. Она молча слушала рассказ о том, как они поссорились, как друг толкнул её отца и тот неудачно упал, поранив голову, и умер. Подробное описание раны и то, как из неё текла кровь. Разве что только это девочка впервые слышала в таких подробностях. Картина кровотечения ярко встала перед мысленным взором.
— Ну вот и всё, — закончил отец свой рассказ. — А теперь иди.
Тира послушно вышла из склепа на залитое лунным светом кладбище.
И проснулась.
В первый раз она запомнила сон, который столько времени не давал ей покоя. Больше он снится ей не будет.

Падающая Звезда

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать учетную запись

Зарегистрируйте новую учётную запись в нашем сообществе. Это очень просто!

Регистрация нового пользователя

Войти

Уже есть аккаунт? Войти в систему.

Войти
×
×
  • Создать...